Татьяна Крузе - Шикарная женщина бьет тревогу
— Какая миленькая крошка! — промурлыкал Урс.
Миленькая?!
А была ли я сама когда-нибудь ребенком? В этот момент я жутко сомневалась.
Два неуемных гнома носились по проходу взад-вперед, слева от нас два других мальчика-с-пальчик ревели наперегонки, а дальше, у выхода, другой маленький негодяй то ли пролил свой лимонад, то ли описался — во всяком случае, он орал в мокрых штанах возле капельдинерши, которая вытирала тряпкой лужу на застеленном дорожкой полу.
Уровень шума становился невыносимым, но не из системы ассоциации ТИА[68] с шумопонижением Долби, а из сотен маленьких глоток. Если бы я не знала диалогов «Книги джунглей» наизусть еще со времен моего детства, я бы полезла на стену от ярости — разобрать нельзя было ни одного слова. Было такое впечатление, что все эти сорванцы репетируют на конкурс «Германия ищет суперзвезду» или по крайней мере готовятся в перспективе сделать оперную карьеру.
Тем временем обезьяний малыш Дуй скакал на экране по райским джунглям.
— Знаешь, мы никогда еще не говорили о детях, — вдруг заговорил Урс, прижав свои жаркие губы к моему левому уху.
Я сглотнула.
— Мы вдвоем и маленький шалун — разве это не замечательно? — продолжал Урс. Его жаркие губы щекотали меня по тоже внезапно ставшему горячим уху.
— Но мы только-только съехались, — слабо воспротивилась я.
Мне вдруг показалось, что удав Каа гипнотизирует меня: одни радужные круги перед глазами, и все перевернулось с ног на голову.
Он что, серьезно? Не видит, что ли, этих маленьких монстров вокруг нас? Визгливых, горланящих, сопливых, невоспитанных?! Не собирается же он терпеть эти муки не только в общественном месте, но еще и в нашем милом гнездышке? И вообще, выдержит ли свет вторую Вухтбрумме, пусть поначалу и в миниатюрном варианте?
— Даже когда ты бросишь принимать противозачаточные пилюли, у нас не сразу получится. Наверное, потребуется с полгода. Это подтверждено научно. — Урс воздействовал на меня еще сильнее, чем Каа, который сейчас методично раскачивался перед готовыми на заклание мартышками. — Я просто хочу сказать, что еще не поздно. А мне бы так хотелось, чтобы у нас с тобой была настоящая семья.
— Да впереди еще прорва времени!
Урс слегка отодвинулся:
— Прорва времени? Твои биологические часы, можно сказать, уже оттикали. Или ты собираешься заморозить свою яйцеклетку и выносить в шестьдесят одного из этих генетически измененных зародышей?
Ну, миленькое дельце! Еще не успели как следует помириться, и вот вам снова!
— Я не позволю давить на себя! И тем более в таком тоне! — возопила я вполне скандально.
— Ни в каком я не в тоне! Просто приходится кричать, чтобы ты меня в этом светопреставлении услышала! — бушевал Урс.
— И я вас, к сожалению, тоже слышу! Можно потише? — возмутилась какая-то мамашка за три ряда от нас.
Урс положил ногу на ногу и скрестил на груди руки:
— Ладно, я вижу, сейчас не вполне подходящий момент говорить об увеличении семейства.
— А я полагаю, что в ближайшее время у нас не будет подходящего момента заняться увеличением семейства! — Я тоже скрестила на груди руки. Для ног, к несчастью, было слишком мало места.
Этим архитекторам придет когда-нибудь в голову не только увеличивать количество рядов в зале, но и проходы между ними?!
Я все больше заводилась.
И тут зазвонил мой мобильник.
— Этого еще не хватало! — выступила одна из карликовых мамашек. Как будто моя мелодичная «Так сказал Заратустра» могла помешать этому бедламу!
— Да, — рявкнула я в телефон.
— Это Лауренцио.
— Какой еще Лауренцио? — негодующе переспросила я.
— Какой еще Лауренцио? — негодующе поднял бровь Урс.
Черт!
Лауренцио!
Я поставила Урсу на вид, что пока что являюсь свободной женщиной и что этот Лауренцио мне не любовник, что я превратилась в настоящий пантофель и абсолютно моногамна, а если он мне не доверяет целиком и полностью, то наши отношения построены на песке.
Ну, не совсем этими словами, в таком случае было бы гуманнее просто дать ему пощечину. Во-первых, я не хотела устраивать эстрадный номер для сидящих вокруг мамашек этих карликов, а во-вторых, не хотелось бить моему Урсу обухом по башке — и твердолобая швейцарская черепушка не все может выдержать.
Так что я без зазрения совести заявила, что доктор медицины Артур Лауренцио является моим дантистом, а я пропустила важный для моих зубов прием и сегодня вечером придется его восполнять.
Урс хоть и пробурчал что-то нелицеприятное себе под нос, но гигиена ротовой полости была для него делом святым, так что я получила благословение.
И это было очень, кстати, потому, что Лауренцио, спортивного телосложения хирург с седыми висками, только сегодняшним вечером нашел для меня окошко в своем напряженном графике.
Для Урса и похода в кино мой полукомбинезон с пончо-батиком и огромными пластиковыми платформами вполне подходил, но для хирурга следовало переодеться.
На Берлинер-платц я поймала такси, заскочила домой, оставив машину ждать — ну полное кино![69], — показала Джерри, который опять торчал у окна своей комнаты, соответствующий палец, с трудом влезла в свой единственный деловой костюм цвета мокрого асфальта, от души побрызгалась «Эмпорио Армани», прыгнула в черные лодочки, потом снова в такси и помчалась в «Цеппелин», дорогущий бар напротив Центрального вокзала.
Ровно в шесть вечера я входила в стеклянные двери. Самое время!
Слева несколько пластмассовых столиков (совершенно свободных), справа — «сига лаундж» [70] с замечательными мягкими креслами. В их кожаном уюте респектабельные господа попыхивали дорогими кубинскими сигарами «Кохибас» или просто сидели за рюмкой «Давидофф». Знатоков можно было опознать по колечкам дыма.
Мне вдруг с ужасающей отчетливостью пришло в голову, что мы с Аауренцио не договорились об опознавательном знаке. Ладно, уж по тонким пальцам хирурга и седым вискам я его худо-бедно узнаю. Обольстительно виляя задом, я прошествовала вдоль ряда кресел.
Господа производили солидное впечатление, и все как один проявили заинтересованность. То есть все, кроме одного. Я подумала, что это и должен быть Лауренцио. Я подсела к нему:
— Привет! Надеюсь, не слишком заставила себя ждать? — промурлыкала я голливудским голоском и бросила призывный взгляд из-под ресниц.
Да, вы угадали, этот единственный оказался отнюдь не Аауренцио. Господин с ужасом воззрился на меня, потом пробормотал: «Je regrette, je ne park pas allemand»[71] и отчаянно замахал кельнеру.
