Одри Дивон - По ту сторону лета
В районе царила скука, бурьяном заполонившая все вокруг. Стоило чуть ослабить бдительность, как жизнь, и без того не богатая на сюрпризы, делалась и вовсе тоскливой. Недели проходили, похожие одна на другую: супермаркет, взносы по медицинской страховке, подарок ко дню рождения, подарок к Рождеству, и год начинался по новой, точно такой же, как предыдущий. Но мне требовалось нечто большее, чем предположения. Я не пыталась разобраться в характере Арно, просто хотела чуть лучше его понять, чтобы его поступки перестали казаться мне странными и эксцентричными. Пока он представлялся мне беспорядочной грудой фрагментов головоломки. А мне нужна была целостная картинка.
Он купил подержанную «веспу» — серо-голубую тарахтелку, должно быть, выпущенную как раз в те годы, когда мне было по возрасту прокатиться на такой. Перед выходом он попросил меня пойти в джинсах и вообще одеться попроще. Я радостно собиралась. Улыбаясь сама себе, завязала волосы в конский хвост — школьница, да и только. Так, кардиган, туфли без каблуков… На эти несколько часов я решила забыть, что от последнего свидания меня отделяет уже не одно десятилетие. Люди тебя на смех поднимут и будут совершенно правы. Давай-давай, еще губы накрась розовой помадой. Может, для полноты образа споешь что-нибудь? Из времен своей юности: «Нельзя такой красоткой быть, такую трудно полюбить»? А теперь послушай, что я тебе скажу, если хочешь, могу и спеть, не бойся, я на ушко, главное, слушай, потому что с тобой говорю я — голос твоего рассудка: «Сумасшедшая старуха, сумасшедшая старуха, сумасшедшая старуха, вот и вся развлекуха».
Дожидаясь меня, Арно лежал на диване и курил. По всей гостиной теперь стояли емкости, служившие пепельницами. Внезапное исчезновение Бетти преобразило общий вид квартиры. Предметы, прежде располагавшиеся строго на своих местах, отныне перемещались туда-сюда в зависимости от нашей в них надобности. От этого складывалось впечатление постоянного движения. Впечатление живой жизни. Я даже поймала себя на том, что начинаю входить во вкус художественного беспорядка.
Я училась терпимости. Если, собираясь уходить, я не могла найти ключи, то напоминала себе, что злиться не на кого, и вообще, никто тебя не съест, даже если ты опоздаешь. В привычке опаздывать нет ничего ужасного, она даже может быть симпатичной. Хорошо бы Эрмина вернулась — посмотрела бы, какого прогресса я достигла. На мои звонки она не отвечала, как, впрочем, и Жорж, но я знала, что они думают обо мне: раз не желают разговаривать, значит, решили меня наказать. Раньше они не общались со мной, потому что просто меня не замечали, и это было обидно. Нарочитое молчание свидетельствовало, что их отношение ко мне в корне изменилось.
Приподняв одеяло на неприбранной постели, я обнаружила под ним кучу всего: банку печенья, пульт от телевизора, майку и письмо из банка. И — ни следа чертовых ключей. Я выдвинула все ящики, заглянула под ковер, порылась в карманах пальто. Вернулась в гостиную, и тут Арно сказал: «Да вот же они, твои ключи! — и сунул руку между диванными подушками. — Я еще вчера тебе говорил, что они туда провалились». Он встал, осмотрел меня с ног до головы и восхищенно свистнул: «Эжени, тебе давным-давно нужно было избавиться от старых шмоток. Теперь можешь смело садиться на мою „веспу“. Поехали!» Он протянул мне шлем, и мы двинулись. Я уселась позади него, и он наконец произнес фразу, которой я ждала с того дня, как он купил мотоцикл: «Крепче держись за меня!» Я обеими руками обхватила его за талию, и мы тронулись. Зима в этот мартовский вечер устроила передышку — на город спускалась до странности теплая ночь, навевающая мысли о весне. Мы проскочили через «лежачего полицейского» — нас тряхнуло, и я теснее сжала свое объятие. Ничто на свете не мешало мне сейчас ощущать под ладонями его тело — живое, пульсирующее тело, к которому я впервые прикасалась не тайком, а открыто. По всему телу у меня бегали мурашки, а в душе разливалось ощущение счастья. Мы стремительно неслись вдоль набережных. Он ловко лавировал, обгоняя автомобили, и, словно одержимый, летел вперед, к цели. Мне оставалось только отдаться движению и смотреть на шелковисто блестевшую поверхность Сены, на которой плясали огни фонарей и проплывавших мимо речных трамвайчиков. На площади Бастилии мы так подрезали одну машину, что я уже решила: все, нам крышка. Водитель поворачивал к бульвару Бомарше и нас не видел; когда он понял, что столкновения не избежать, его толстое круглое лицо исказила паника. Арно надавил на акселератор — и мы проскочили. Еще бы пять сантиметров, еще три секунды… Мои пальцы с силой вцепились в его свитер — клянусь, на сей раз непреднамеренно. «Что, струхнула?!» — прокричал он сквозь шум ветра и захохотал. Ах ты, паршивец, ты думаешь, что смерть может забрать кого угодно, но только не тебя? Ты уверен, что, пока молод, тебе ничто не грозит? Следовало бы тебя наказать — для острастки. Вот была бы картина — расшибся в лепешку на пару со старушкой Эжени, так и не выпустившей тебя из цепких объятий. Вечность на двоих.
К чему кривить душой — ресторан оказался образцом всего того, что я ненавидела. Заурядная забегаловка, которая если чем и отличается от соседних заведений, так только тем, что кичится сверх всякой меры своей так называемой аутентичностью. Интерьер не обновлялся пару десятилетий: афиши никому не известных театральных постановок, китайские безделушки (владелец, бывший боксер лет сорока, успел поездить по свету) и шаткие столики, вызывавшие к себе уважение в силу своего преклонного возраста. И, разумеется, всевозможные занятные истории, память о которых еще не выветрилась из облупленных стен, и вошедшие в местную легенду драки. Само собой, жена хозяина — импозантная брюнетка с раскатистым смехом — и бровью не повела, когда Арно, представляя меня, объявил: «Моя подруга». Здешняя публика не торопилась осуждать ближнего своего — это не кульно. Но ты не волнуйся, они свое наверстают, только дождутся, когда вы уйдете. На самом деле все эти дети революции — еще хуже прочих. Притворщики, делающие вид, что им все до лампочки.
Несмотря на то что ресторан произвел на меня отталкивающее впечатление, я не собиралась поддаваться дурному настроению и портить вечер, которого, не смея себе в том признаться, так ждала. Боксер Марк указал нам столик в глубине и исчез за занавеской из разноцветных бусин, отделявшей зал от кухни. Вскоре он вернулся с двумя бокалами в известковом налете и бутылкой красного вина. Похоже, он намеревался составить нам компанию — о боже, нет, только не это! — но тут брюнетка призвала его к порядку, напомнив, что его место на кухне, возле готовящегося кускуса. «Жанна с Марком без конца цапаются на глазах у посетителей, и в лавочке у них всегда полно народу», — тоном завсегдатая объяснил Арно. Преимущество этого кошмарного заведения состояло в том, что, не желая посвящать присутствующих в тему беседы, мы были вынуждены разговаривать шепотом. Но, сказанные шепотом, самые обыкновенные слова обретали тональность близости.
