Лайза Аппиньянези - Память и желание. Книга 2
Матильда почувствовала, как ее захлестывает раздражение. Сильви всегда была эгоисткой. Ее порывы, ее бездумные выходки, ее уверенность в том, что она – центр вселенной, – все это было чистейшей воды эгоизмом. И смерть ее тоже была продиктована себялюбием: хотите вы того или нет, но придется вам плясать под мою дудку.
Принцесса скомкала листок, но тут же, раскаявшись, разгладила его. Пожалуй, она несправедлива. Губы принцессы тронула ироническая улыбка. С каких это пор она, Матильда, превратилась в пуританку, навязывающую бедной Сильви моральный кодекс, которого та никогда не придерживалась? От Сильви невозможно ожидать, чтобы она вела себя как все. В конце концов, именно непредсказуемость и привлекала к ней окружающих. Сильви решила умереть так же, как жила.
Принцесса подошла к камину, перевернула тлеющее полено и посмотрела, как вверх взметаются сердитые искры. Как там Жакоб? Должно быть, убит, раздавлен. Надо поехать к нему, утешить его.
В мозгу шевельнулась неожиданная мысль. Ведь теперь Жакоб свободен. Быть может… Принцесса не дала фантазии разыграться и тут же отчитала себя. Тебе уже за шестьдесят, а ведешь себя, как школьница, сказала она себе. Твой роман с этим мужчиной закончился тридцать лет назад!
Не просто с мужчиной, а с единственным мужчиной моей жизни, тут же поправилась она. Жакоб заполнил собой всю ее жизнь, в которой хватало и интересных встреч, и путешествий, и кипучей деятельности. Матильда посмотрела в зеркало. Многие говорили, что она еще вполне хороша собой. Льстецы! Время надевает на человека маскарадную маску, соответствующую возрасту. Иногда Матильда вдруг видела перед собой женщину с дряблыми веками, резко обозначившимися скулами, морщинистой шеей – и не сразу понимала, что это отражение в зеркале. Да, она, пожалуй, выглядела неплохо. Но для старухи. Старухе не к лицу плотские желания – это смехотворно.
Она – старуха, не разучившаяся мечтать. Ах, если бы тридцать лет назад ее не связывали светские условности! Впрочем, Матильда ни о чем не жалела. Иначе ее жизнь сложиться не могла. И если она испытывала ностальгию, то не по упущенному шансу, а по другой, непрожитой жизни.
Да, она старуха, старуха, которая стала еще старше из-за того, что женщина, которую она считала девчонкой, ушла из жизни. Интересно, думала ли уже Сильви о самоубийстве, когда была в замке в последний раз? Матильда просто не дала себе труда вглядеться – иначе обо всем догадалась бы. Но идея самоубийства была настолько чужда ее натуре… Сильви тогда говорила без умолку, говорила с такой страстностью, что ей было трудно не поверить. Матильда поежилась. Неужели она могла спасти Сильви и не сделала этого?
Жакоб наверняка задает себе тот же вопрос. Она так и видела, как он сидит за письменным столом, подперев голову руками. Жакоб наверняка исполнен безграничной жалости к той, кого любил, несмотря ни на что. Матильда могла бы во всех подробностях описать его чувства – его изумление по поводу новой выходки непредсказуемой Сильви. Жакоб взвешивает все «за» и «против», докапывается до причин, принимает основное бремя вины на свои плечи. И еще Матильда так и слышала шушуканье коллег-психоаналитиков. «Как, разве вы не слышали? Да, покончила с собой. Его собственная жена! Я всегда подозревал, что доктор Жардин сам нуждается в помощи психотерапевта. Ох уж эта старая гвардия! Они вечно уделяют собственным проблемам слишком мало времени». И продолжаться это будет долго – предположения, сплетни, дискредитация научных достижений Жакоба.
И еще есть Катрин. Принцесса решительно дернула за шнур звонка. Все эти печальные раздумья – не более чем повод отсрочить тягостную сцену. Бедная девочка будет потрясена.
Матильда хотела устроить бал в честь шестнадцатилетия своей подопечной. До праздника оставалась неделя. Катрин ждала этого события с нетерпением, расцветала буквально на глазах. Она смотрела на Матильду, и ее красивое личико попеременно отражало то застенчивость, то сомнение, то благодарность. А что будет теперь?
Принцесса была женщиной храброй, но предстоящее испытание пугало ее. Она вспомнила последнюю встречу Катрин с матерью, с тех пор прошло больше года. Матильда тогда сидела на противоположном конце стола и не могла слышать разговора, но очень хорошо запомнила картину: испуганная девочка бежит к двери, ее лицо искажено мукой. Запомнила Матильда и то, что последовало за этим: гробовая тишина за столом и беззаботный смех Сильви.
– Хочешь чашку горячего шоколада?
Матильда взглянула на Катрин, на ее раскрасневшиеся от прогулки щеки.
Девочка улыбнулась, кивнула.
Матильда собралась с духом. Ей предстояла нелегкая задача. Бедняжка Катрин только-только начала осваиваться, привыкать к новой жизни, сбросила напряжение. Мадам Шарден была довольна своей ученицей. Катрин нелегко далось изучение французского, но теперь она говорила и писала на этом языке превосходно.
– Хорош свежий снег? – спросила Матильда, выгадывая время.
– Просто чудо! – счастливо улыбнулась Катрин. – Я рисовала. Хотите посмотреть?
Она протянула Матильде блокнот. На листах были запечатлены высокие сосны, маленький мостик, клокочущий ручей. Катрин рисовала мелкими штрихами, которые, сливаясь воедино, придавали пейзажам подвижность, вдыхали в рисунок жизнь. Природа в изображении Катрин была одновременно похожа и непохожа на себя.
– У тебя получается все лучше и лучше. Может быть, тебе следует брать уроки рисования?
Катрин пожала плечами.
– Рисунки не очень удались. Видите, здесь вот цвет не получился. – Она показала на угол листа. – Не смогла его ухватить. Вышло слишком тяжело, слишком угрюмо.
Принцесса подождала, пока девочка отопьет горячего какао. Слишком уж Катрин критична к своим рисункам, подумала она.
– Катрин, я должна сообщить тебе нечто ужасное, – решительно начала Матильда и запнулась.
Девочка испуганно подняла лицо, ее взгляд моментально напрягся.
– Сегодня утром я получила телеграмму. Сожалею, но… Твоя мать покончила с собой.
Матильда так и не придумала, как поделикатнее сообщить эту новость. В конце концов, девочка должна была знать правду.
Несколько секунд Катрин сидела молча. Зрачки ее расширились, щеки побелели. Потом она резко вскочила.
– Отлично! Я очень рада! – хрипло выкрикнула она.
Потом вновь взглянула на принцессу, лицо ее исказилось от ужаса.
– Нет, я не хотела этого сказать! – пролепетала она и выбежала из комнаты.
Катрин лежала на постели и невидящим взглядом смотрела в потолок. В голове у нее вертелась одна и та же фраза: «Твоя мать покончила с собой». Сердце раздиралось от противоречивых эмоций. С одной стороны, хотелось петь от восторга. Хорошо, просто отлично! Наконец она мертва. Теперь она меня не убьет! И в то же время подкатывало чувство вины: это я ее убила, я хотела ее смерти. Папочка всегда говорил, что она очень хрупкая, нездоровая. Это моя вина. Раздираемая противоречивыми чувствами, Катрин впала в оцепенение. Она неподвижно лежала на постели без единой слезинки. Такой ее и застала горничная, пришедшая спросить, собрала ли мадемуазель вещи.
