Фэй Уэлдон - Сердца и судьбы
В восемь часов зазвенел дверной звонок. Небритый, расстроенный, одурманенный собственным воображением, сходя с ума из-за женщины, о чем прежде и помыслить не мог, Клиффорд открыл дверь Анджи.
– Что тебе известно? – спросил он. – Где она? Где Хелен?
Однако Анджи и теперь ему не сказала. Она поднялась по лестнице, разделась донага, легла на кровать, довольно-таки быстро укрылась простыней и замерла выжидающе.
– Ради того, что было, – сказала она. – И миллионов моего отца. Ему потребуется утешение по поводу Боттичелли. Если это Боттичелли. Сколько раз мне повторять тебе: деньги – современное искусство, а не Старые Мастера.
– И то и другое, – сказал Клиффорд.
Но в словах Анджи чудилась убедительность. А для Клиффорда она была знакомой территорией, а он был невероятно расстроен, и в любом случае Анджи находилась здесь, перед ним. (По-моему, нам еще раз придется простить его.) Клиффорд присоединился к ней в постели, попытался внушить себе, что под ним Хелен, почти преуспел, а потом – на нем, и тут уже не сумел. Едва все осталось позади, как он пожалел, что это вообще произошло. Мужчины, видимо, сожалеют о подобных вещах даже с еще большей легкостью, чем женщины.
– Где Хелен? – спросил он, как только получил такую возможность.
– В клинике де Уолдо, – сказала Анджи, – делает аборт. Операция назначена сегодня на десять.
А было 8.45. Клиффорд торопливо оделся.
– Но почему она мне не сказала? – спросил он. – Дурочка!
– Клиффорд, – томно произнесла Анджи с постели. – Могу объяснить это только тем, что ребенок не твой.
Это его притормозило. Анджи прекрасно знала, что в первые минуты после того, как вы, подобно Клиффорду, изменяли своей единственной истинной любви, вам легче поверить, что вы сами – жертва измены.
– Ты такой доверчивый, Клиффорд, – добавила Анджи Клиффорду в спину, себе на беду, так как Клиффорд увидел ее в большом стенном зеркале в вызолоченной раме и с ртутной подводкой, в которое за триста лет его существования, несомненно, смотрелись тысячи женщин, и оно по-странному отразило Анджи. Словно она была самой скверной женщиной, глядевшейся в него за все триста лет. Глаза Анджи отсвечивали, как внезапно осознал Клиффорд, самым подлым злорадством, и он понял (слишком поздно, чтобы спасти свою честь, но хотя бы вовремя, чтобы спасти Нелл), чего добивается Анджи. И кончил завязывать галстук.
Клиффорд больше ни слова не сказал Анджи, он оставил ее лежать на меховом покрывале, лежать на котором у нее не было ни малейшего права – как-никак место это принадлежало Хелен – и был в клинике де Уолдо в 9.15, что, к счастью, обеспечило некоторый запас времени, оказавшийся совершенно необходимым, так как в приемной ему чинили всяческие препятствия, а операция была перенесена на полчаса раньше. Меня не оставляет жуткое чувство, что доктору Ранкорну не терпелось наложить руки на ребенка Хелен и уничтожить его изнутри. Аборт иногда необходим, иногда нет, но всегда печален. Он для женщины то же, что война для мужчины: живая жертва во имя справедливого или несправедливого дела – это уж вам решать. Он означает принятие жестокого решения: кто-то должен умереть, чтобы кто-то другой жил в чести, уважении и довольстве. У женщин, разумеется, нет командиров – генералом женщины должна быть ее собственная совесть, – патриотические военные песни не облегчают им необходимость убивать, а после – ни парадов победы, ни орденов, только ощущение потери. И как на войне, кроме мужественных и благородных людей, есть вампиры, трупоеды, спекулянты и грабители могил, так и в клиниках-абортариях есть не только хорошие, но и скверные люди, и доктор Ранкорн был очень плохой человек.
Клиффорд отшвырнул сестру с Ямайки, двух шотландцев-санитаров – всем троим надоело еле-еле перебиваться на зарплату в национальном секторе здравоохранения, а потому они устроились в частную больницу (так, во всяком случае, они объясняли друзьям и знакомым) – и поскольку никто не пожелал сказать ему, где находится Хелен, ринулся по сверкающим пастельным коридорам клиники, распахивая все двери на своем пути без посторонней помощи. Захваченные врасплох несчастные женщины, которые сидели в кроватях в пушистых или оборчатых пижамках, взглядывали на него с внезапной надеждой, словно к ним в последнюю минуту явился их спаситель, их рыцарь в светлой броне, и все можно объяснить, поправить, завершить счастливым концом. Но, конечно, это было не так: он принадлежал Хелен, а не им.
Клиффорд нашел Хелен на каталке в предоперационной, облаченную в белый балахон, с волосами, убранными под тюрбан. Над ней наклонялась сестра, а Хелен была без сознания: ее сейчас должны были вкатить в операционную. Клиффорд сцепился с сестрой, оттесняя ее от каталки.
– Отвезите эту женщину немедленно в палату, – сказал он, – или, клянусь Богом, я вызову полицию! – И он безжалостно защемил ее пальцы в рулевом управлении каталки. Сестра заорала. Хелен не шевельнулась. Из операционной вышел доктор Ранкорн выяснить, что происходит.
– Попался с руками, обагренными кровью! – язвяще сказал Клиффорд, и доктор Ранкорн не мог бы этого отрицать. Он только что разделался с близнецами на довольно позднем месяце, и крови было много. Но доктор Ранкорн гордился своим мастерством с близнецами – его клиника не имела никакого касательства к тем частым случаям, когда при аборте одного близнеца убирали, а другой, не замечаемый никем, кроме своей ничего не понимающей матери, продолжал развиваться все положенные девять месяцев. Нет, если имелся близнец, доктор Ранкорн выпалывал и его.
– Этой молодой даме предстоит обследование брюшной полости по ее собственному желанию, – сказал он. – А поскольку вы не состоите с ней в браке, никакого законного права вмешиваться у вас нет.
В ответ Клиффорд просто его ударил, и правильно сделал. В определенных случаях насилие может быть оправдано. На протяжении своей жизни Клиффорду было суждено ударить троих людей. Первым был отец Хелен, пытавшийся разлучить его с ней, вторым был доктор Ранкорн, пытавшийся отнять у него ребенка Хелен, а до третьего мы пока не добрались, но и там причиной послужила Хелен. Такое уж действие оказывают некоторые женщины на некоторых мужчин.
Доктор Ранкорн упал на пол и встал с разбитым носом. К большому своему сожалению, должна сказать, что никто из его подчиненных к нему на помощь не пришел. Он пользовался всеобщей нелюбовью.
– Пусть так, – сказал он устало. – Я вызову частную машину скорой помощи, да падут последствия на вашу голову.
А когда дверца машины захлопнулась, он объяснил Клиффорду:
– Вы на эту только напрасно время тратите. Эти девицы – последние потаскухи, и ничего больше. Я делаю то, что делаю, не ради денег. Я делаю это, чтобы избавить невинных младенцев от чудовищного будущего и чтобы оградить человечество от генетического загрязнения.
