Сьюзен МакКлайн - Рухнувшие небеса
Я почувствовала, как меня кто-то сильно трясет за плечи. Грудь сдавило. Я распахнула влажные от слез глаза и, тяжело дыша, уставилась на папу. Он растерянно смотрел на меня. Я вздрогнула, вспомнив, какой сон видела пару секунд назад, и прижала его к себе, рыдая. Почему именно подобное мне снится постоянно? Почему я вижу это, с тех пор, как мама погибла? Я не была с ней в тот день и не видела ее… ухода. Нам с папой сообщили о том, что ее нет, по телефону. Меня почти каждую неделю мучили такие кошмары, и я просто не знала, откуда они брались. Причины могли быть разнообразны. В большей степени, скорее всего, из-за того, что не переставала думать о ней. О ее гибели. Я сильно скучала, и часто раздумывала, почему на самом деле случилась авария, ведь мама являлась отличным водителем и не могла не справиться с управлением (полицейские предполагали, что именно из-за недостаточного опыта в водительском мастерстве она погибла – это полный бред).
– Ты кричала, ангел, – папа обнял меня в ответ, поцеловал в макушку, выдыхая. – Опять кошмар?
– Да, – только удалось выдавить мне через приступы паники – на секунду показалось, словно я вернулась в тот день, когда папа рассказал о случившемся с мамой. Он знал о моих кошмарах, поэтому перестал забегать в мою комнату с битой в руках, ожидая наткнуться на грабителя или маньяка, с которым предстоит бороться.
Папа вздохнул, прижимая меня к себе ближе.
– Ничего. Скоро это закончится. Ты просто еще не смирилась.
Я всхлипнула, вытирая слезы и отдаляясь от него. Разве когда-нибудь можно смириться с тем, что родного человека, вырастившего и воспитавшего тебя, больше никогда не будет? Говорят, время – лечит. Не правда. Оно лишь немного приглушает твою внутреннюю боль, которая никогда не уйдет.
– Этого и не будет, пап.
– Я тоже по ней очень скучаю, ангел, – признался он. Его голос прозвучал тихо и печально. Мне бы хотелось спросить у него, снились ли ему подобные кошмары, но я не стала этого делать – вспомнила, какие между нами сейчас отношения. Никто из нас еще не сделал первого шага к примирению. И вообще, говорить с папой о чем-то, если я обижена на него – глупо.
Я прижала коленки к груди, задумавшись над своим кошмаром. Был он обычным или нет, я не знала. Вообще, подобные сны были не такими реальными, а тут… я чувствовала страх за маму, винила себя глубоко в душе, что не смогла ее спасти. И все это было во сне. А казалось, будто бы наяву.
Я вытерла слезы на щеках и уставилась на папу.
– Прости меня. За все. Знаю, я не идеальная дочь, о которой ты, наверное, мечтал, но я такая, какая есть. И ты должен меня понимать. Я не прошу, – осеклась, вздыхая, – точнее, уже не буду просить тебя бросать все ради меня одной. Просто знай, что я скучаю по тебе, и бывают дни, когда ты мне очень нужен.
Самое удивительное, что извинилась я, а не он. Как бы гордость ни сжимала меня в своих крепких объятиях, но я сумела высвободиться из них. Надоело ждать от него первых шагов, пора бы уже делать их самой.
Папа не ожидал смены темы и слегка улыбнулся, прижимая меня к себе. Я уткнулась носом в его ночную рубашку – она пахла корицей и порошком.
– И ты меня прости. За мой срыв и… за все. Я буду стараться не задерживаться на работе долго, – его губы оставили на моем лбу поцелуй; я прижалась к папе крепче, боясь того, что он уйдет, и мне больше не представится возможность обнять его (а ведь происходило такое очень редко). – Представляю, как тебе одиноко.
Еще бы. Мамы давно нет в живых, отец постоянно пропадает на работе, которую ненавидит больше, чем дешевый кофе. Иногда возникает чувство, будто у меня вообще никогда не было родителей. Благодаря одним лишь моим сумасшедшим друзьям, я не ощущаю себя совсем одинокой и брошенной – они-то и заполняют мою серую заурядную жизнь хоть какими-то красками.
– Да. Но я стараюсь не унывать.
– Держись, ангел. Как-нибудь я возьму отпуск, и мы с тобой съездим куда-нибудь.
Я отпрянула от папы, обрадовавшись его словам.
– Как насчет Франции? – черная бровь взметнулась вверх. – Ты всегда хотела увидеть Эйфелеву башню.
– Звучит неплохо, – я уже представляла наш совместный отдых, улыбаясь во весь рот. – Мама… тоже как-то мечтала туда съездить.
Тут мое хорошее настроение мгновенно улетучилось. Папа пробежался рукой по коротким волосам и, увидев мое поникшее лицо, прижал к себе. Я готова была заплакать, вновь вспомнив о маме и о несбывшихся ее мечтах. Будь она сейчас жива, радовалась бы этому так, как я несколько секунд назад…
Жаль невозможно вернуть время назад. Я бы не допустила, чтобы с ней что-то случилось. И если бы нужно было, я бы пожертвовала собой, лишь бы она вновь могла ходить по этой земле, смеяться, как когда-то, и видеть закат, на который любила смотреть часами.
– Как думаешь, она в Раю? – я с надеждой взглянула на папу.
Он улыбнулся одним уголком губ, смотря мне куда-то за плечо.
– Если не там, так значит в лучшем месте…
* * *Поговорив немного с папой и дождавшись его ухода, я села на кровати и включила ночник, затем поднесла к нему правую ладонь. Света было достаточно, чтобы разглядеть знак в виде двух соприкасающихся остриями букв «V». В детстве я верила (по словам мамы), что это родимое пятно или что-то вроде того, но повзрослев – перестала. Разве может этот… необычный рисунок на ладони являться им? И вообще, наверняка он у меня был не с рождения – появился со временем. Ведь не могло же это «пятно» значительных размеров быть на моей маленькой ладошке, когда я только-только появилась на свет.
Я чуть ли не задохнулась, обнаружив, как недавно светло-коричневые линии знака стали темного оттенка. Мама говорила, что когда он будет сильно отличаться от цвета моей кожи, я узнаю о чем-то, о… каком-то предназначении, вроде бы. То воспоминание, где мы отдыхали в Нью-Йоркском парке, любовались красотою горизонта, она пела мне необычную песню и потом говорила какими-то загадками, почти постоянно доводилось мне видеть во снах. Снова и снова. Я помнила каждое ее сказанное слово, каждое ее движение, смех. Тогда я не понимала, о чем рассказывала мама, и боялась правды – хотя дико желала ее услышать. Она бесконечно твердила про то, что я, мол, особенная и у меня великое предназначение (о котором, кстати, не имею понятия до сих пор), будто у меня будут враги и помешают мне исполнить его.
Меня словно осенило. Пусть я еще не до конца вникала в смысл слов мамы, но некоторое отчетливо понимала – тот «призрак» в «Мо», вломившийся в мой дом незнакомец, никогда не знавший о существовании душа и недавнее топанье ног, преследовавшее меня до самой двери, все это имело какое-то отношение к недоброжелателям, о которых она говорила. И да, я никогда не считала свою мать съехавшей с катушек женщиной, любящей запугивать собственного ребенка выдуманными байками. Я верила ей. Всегда. И особенно в тот момент, когда она рассказывала мне об этом. Она… предупреждала меня. Она знала о чем-то и не хотела мне говорить. Твердила, будто я узнаю обо всем (сама или нет), когда придет время, когда знак на моей руке станет темнее. Сейчас он приобрел почти… грязно-коричневый оттенок, и… я до сих пор не имею понятия, что значила ее речь. Знаю лишь одно – мама скрывала от меня все ответы, которые я так жаждала услышать, пусть и немного побаивалась. Она не хотела расшифровывать свои слова по одной причине – я была слишком юна, чтобы знать наверняка страшную правду. А что сейчас? На данный момент каким-то образом я могу узнать, что тогда имела в виду мама?…
