Ферн Майклз - На крыльях мечты
— Билли!
Билли резко остановилась в двух футах от Тэда. Он тоже замер на месте, и оба рассмеялись.
— Тэд! Как я рада видеть тебя. Я думала, тебе не удастся вырваться. Ждала и ждала. Теперь день кончается. Все ушли. Все, кроме меня и Сойер, а она спит. Где ты был? Почему опоздал? Я так рада тебе. Я по тебе скучала. — Она говорила и говорила, не в силах остановиться. Как чудесно он выглядит. Такой подтянутый и… и такой… ловкий.
— Билли! Извини за опоздание. В последнюю минуту проверяли самолет и нашли небольшую неисправность. Я был на летном поле и не мог добраться до телефона. Извини. Ты ведь знаешь, я бы ни за что не пропустил торжественное открытие твоей мастерской. Как твои дела? Ты выглядишь прекрасно. Впрочем, ты всегда прекрасна. Как малышка? Нравится тебе быть бабушкой? — Боже, он болтал в точности как она. Он хотел протянуть к ней руки, обнять ее. Но время и место были совершенно неподходящими.
— Я так рада видеть тебя, безумно рада, — Билли рассмеялась, вкладывая свою ладонь в руку Тэда. — Давай поторопимся, я хочу показать тебе Сойер. Она спит. Я оставила ее одну на несколько минут. А этого делать не следует. Побежали, Тэд. — Смеясь, как двое детей, они помчались к мастерской.
— Билли, это замечательно! Так много солнца льется сюда из всех этих окон. Теперь я смогу сфотографировать тебя за работой. Я рад, что ты пригласила меня.
— Вы же еще ничего не видели, адмирал, — сказала Билли, затягивая его в маленькую детскую. Гордо встала рядом с Тэдом, восторженно взирая на розовощекое дитя.
— Ну, что скажешь?
— Что скажу? По-моему, это самое восхитительное существо, которое я когда-либо видел, но на первом месте, разумеется, сама бабушка. Она на самом деле такое совершенство, как кажется с виду?
— Адмирал! Вы, конечно, шутите. Разве может Коулмэн быть чем-то иным, кроме как совершенством? — пошутила Билли. — Да, она хорошая малышка. Быстро набирает вес и спит всю ночь напролет. Я ее обожаю, Тэд.
— А я бы и не понял, если бы ты мне это не сказала, — шуткой на шутку ответил он. — У тебя есть новости о Мэгги?
— Нет. Но я пишу и почти каждую неделю посылаю фотографии Сойер. Все рассказываю. Неделю тому назад звонила. По ее словам, у нее все нормально. Она не простила ни меня, ни отца, но мы это переживем. В школе отмечают определенный прогресс в конце каждой недели. Результаты не блестящие, но учителя вроде бы настроены оптимистично. А теперь расскажи мне о себе. Я сделаю кофе. На всякий случай я оставила датского рулета.
— На какой случай?
— На случай, если ты все-таки приедешь. Я тебе говорила, как я счастлива, что ты так и сделал?
— Да. Но повтори еще раз.
Билли рассмеялась, насыпая кофе в ситечко.
— Я так рада, что ты смог приехать. Я соскучилась по тебе, Тэд. Думаю о тебе чаще, чем должна бы. Как поживает Соломон?
— Спроси у человека о его собаке — и ты завоюешь его сердце. Отлично. Его хозяин не так благополучен. Я думаю о тебе больше, чем мне полагалось бы. Буду честен с тобой, Билли. Я не собирался приезжать сегодня. Хотел позвонить и попрощаться. Потом понял, как это было бы трусливо, поэтому прыгнул в самолет. Я получил новое назначение. Уезжаю завтра.
Чашка, которую держала Билли, задрожала в ее руке и опустилась на новенький кухонный стол.
— Ты уезжаешь? Куда? Почему? Нет, извини. Я не имею права спрашивать. Надолго?
— Не знаю, на какое время. На Тихий океан. Думаю, года на три.
— Три года! Целая вечность! О Тэд!
Она огорчилась. Ей это не безразлично. Боже, похоже, она действительно переживает. В глазах у Билли стояли слезы.
— Это всего лишь тридцать шесть месяцев, или тысяча девяносто пять дней, если посчитать. — Тэду было невыносимо видеть ее расстроенное лицо. Нужно как-то смягчить ситуацию. — Как дела у Мосса?
Билли глубоко вздохнула:
— Все обстоит… обстоит… так, как оно есть. Мне кажется, я слишком стараюсь наладить отношения. А Мосс недостаточно в том усердствует. Так оно и обстоит… на сегодняшний день. Мосс расстроится, что не увидит тебя. Сегодня утром он говорил, что вы давно не виделись. Он так занят, Тэд. Правда, занят. Вечером он дома, но в остальное время работает в конторе.
— А как ты, Билли? — Тэд надеялся, что голос его звучит спокойно и не выдает волнения.
— Я вроде бы довольна. У меня есть мои занятия живописью и Сойер. Я тебе не рассказывала? Я ведь начала работать над моделями из текстиля.
— Мне кажется, это замечательно, Билли. Не могу ли я прислать тебе шелковые ткани, когда буду на Востоке? Наша база разместится в Японии.
— Ты вправду хочешь прислать мне ткани?
— Это доставит мне большое удовольствие. Главное, чтобы ты была счастлива.
Билли ответила не сразу:
— Счастлива, Тэд? У меня такое чувство, будто я постоянно настороже. Не знаю, может быть, тебе это покажется бессмысленным, но я будто отмечаю время, жду чего-то или… ты понимаешь?
«Или кого-то», — подумал Тэд.
Почему они не выскажут друг другу, что у них на уме? Почему он не говорит Билли о своих чувствах к ней? «Потому что, — ответил он сам себе, — Билли жена другого человека, моего лучшего друга».
— Ты дашь о себе знать? — с мольбой спросила Билли.
— Конечно. Коулмэны — часть моей жизни. — Это было безопасное утверждение.
— О чем ты думаешь сейчас, сию минуту? — Глаза Билли ярко блестели.
— О том времени, когда мы стояли на пляже. Почему ты спрашиваешь?
— Я думаю, тысяча девяносто пять дней разлуки — очень долгий срок для двоих… двоих друзей. Я никогда не была на Востоке. Мне хотелось бы увидеть Гонконг, Японию, Филиппины.
Тэд насторожился:
— Когда?
Ясные светло-карие очи Билли честно смотрели в его глаза.
— Когда? — прошептала она. — Когда ты будешь мне нужен больше всего.
Глава 7
Когда Сойер исполнилось восемнадцать месяцев, Мосс осознал, что Билли больше не жила и не дышала им одним. Бывали дни, когда она заходила в дом, а спала и ела в мастерской. Однажды, не в силах понять, что происходит, он крадучись вышел во двор и подошел к мастерской. Он стоял в темноте под моросящим дождем и смотрел, как жена играет с его внучкой. Он мог бы войти. Мог бы ворваться. От заливистого смеха Билли, возившейся на толстом ковре с Сойер, у него встал комок в горле. Он терял ее во многих неприметных мелочах. И знал, что винить некого, кроме самого себя. Жалость к самому себе охватила Мосса, пока он стоял там в темноте: он не был своим человеком в мастерской. Если бы он постучал в дверь или просто вошел, Билли улыбнулась бы, но улыбка не коснулась бы ее глаз. Прекратился бы смех и возникла напряженная атмосфера. В глазах Билли читались бы безмолвные вопросы: «Чего ты хочешь? Почему ты здесь?» Она сказала бы: «Мосс, как приятно тебя видеть». Была бы вежлива. Они стали бы похожи на чужих людей.
