Ширли Конран - Кровное родство. Книга первая
А Билли пользовался этим. В душе его по-прежнему сидел маленький мальчик, который ради собственного удовольствия отрывает крылышки у бабочек. А еще глубже – деспот, наслаждающийся своей властью над другим существом.
Иногда, на прогулке, он спрашивал Элинор, заметила ли она красивые глаза или длинные ноги какой-нибудь проходящей мимо девушки, и рассуждал о том, как неплохо было бы встретиться с ней наедине, наслаждаясь явной ревностью жены, которая, невзирая на все усилия, не могла скрыть ее.
А позже, дома, Билли проделывал с Элинор все то, о чем он говорил в отношении незнакомой девушки, по ходу дела нашептывая ей дальнейшие эротические подробности. Он говорил жене, что подобным фантазиям имеют обыкновение предаваться и мужчины, и женщины. „Перестань быть деревенской девочкой, пора тебе стать более искушенной в этих делах", – требовал он.
И Элинор покорилась. Постепенно эротические фантазии Билли против ее воли захватили ее. В конце концов она стала охотно участвовать в этой игре и уже заранее сама предвкушала собственные дальнейшие ощущения, подобно тому как пьяница знает, что он будет испытывать после первых выпитых глотков.
Билли продолжал вести весьма вольный образ жизни, даже не стараясь скрывать от жены свои измены; и чем больше он себе позволял, тем более покорной становилась Элинор. Неуверенная в себе, да и в чем бы то ни было, она жила в постоянном кошмаре от мысли, что может потерять его. Во всех несчастьях Билли виновата была она; одна она отвечала за все последствия и за то, чтобы загладить их. Билли так подмял ее под себя, что она целиком и полностью зависела от него, от его любви.
Кроме того, ее постоянно мучила ревность. С одной стороны, Элинор предпочла бы ничего не знать о любовных похождениях мужа, с другой – испытывала какую-то нездоровую потребность знать все, до мельчайших подробностей. А сам Билли никогда не упускал случая рассказать ей о них, тем самым причиняя боль и одновременно удовлетворяя ее собственное стремление все знать. Он всегда заставлял ее просить об этом. И в конце концов она всегда просила.
Это превратилось в их очередную игру, которой Билли явно наслаждался. Он спрашивал жену: как ты думаешь, что было между мной и такой-то дамой? И, когда она описывала те или иные подробности, он, прерывая ее ревнивые видения, шептал ей на ухо: „Значит, ты подозреваешь, что я сделал вот тан?" – и делал с самой Элинор то, о чем она только что говорила.
Постепенно игра перешла для Элинор в страсть, страсть – в навязчивую идею. Но глубоко внутри таился у нее страх перед возможностью того, что в один прекрасный день одна из уличных знакомых Билли, школьных подруг или тех светских красавиц, с которыми он постоянно общался, вдруг приобретет над ним такую же беспредельную власть, какую он сам имел над Элинор.
На самом деле случайные связи Билли продолжались недолго и так же скоро забывались, но он старался, чтобы Элинор не знала этого. Так, медленно, шаг за шагом, он строил в ее сознании собственный образ – хозяина, мужчины, неотразимо привлекательного, сильного и всемогущего.
Теперь он очень редко говорил жене, что любит ее. Ему нравилось постоянно держать ее в состоянии тревоги и ревности, потому что таким образом было весьма несложно заставить ее исполнить любое его желание. Элинор тосковала по нежным словам, которые почти перестала слышать. А ведь для нее самым главным было знать, что Билли любит ее. И, разумеется, такое же значение имела ее собственная любовь к Билли – единственное, что смягчало ее чувство вины за то наслаждение, которое она получала от секса.
Страх потерять Билли был связан еще и с тем, что Элинор, как многие женщины ее поколения, чувствовала себя беспомощной перед лицом жизни, неспособной справиться с невзгодами, не имея рядом мужчины – каким бы он ни был. У нее не было собственных денег, а устроиться на работу, хотя бы в качестве домашней прислуги, имея на рунах маленького ребенка, было практически невозможно. Так же как и большинство других женщин, она находилась в полной зависимости от своего мужа и потому никогда не позволяла себе отвечать гневом на его выходки, как бы больно они ни ранили ее.
Но как-то утром, моя посуду после завтрака, Элинор вдруг поймала себя на том, что трясет в ярости кружку Билли. Накануне тот, пьяный, ввалился в дом далеко за полночь. Раздеваясь, он задел и свалил на пол стоявшую на тумбочке рамку с фотографией матери Элинор, а потом еще и наступил на нее. Стекло разбилось, а снимок – единственная память Элинор о матери – был безнадежно испорчен.
И тут, вымещая свой гнев на кружке, Элинор внезапно с холодным ужасом поняла, что после выходок Билли ощущает себя точно такой же никчемной и незначительной, уничтоженной и раздавленной, как в свое время после порок, задаваемых отцом.
Но ведь Билли – не тот, неотвратимый в своей жестокости тиран, который искорежил ее детство! Билли – ее муж, ее избранник, ее любимый… разве не так?
Потрясенная этим взрывом собственных эмоций, Элинор приготовила себе чашку чаю и присела за кухонный стол. Почти час она просидела так – неподвижно, перед остывающим чаем. Впервые она задумалась об отношении и ней Билли как таковом, не пытаясь найти ему какого бы то ни было рационального объяснения. На сей раз она не стала закрывать глаза на ту жестокую игру, которую муж вел с ней, подобно кошке, играющей с мышью, и вспоминать, каким милым и обаятельным он был, когда ухаживал за ней. Впервые она задала себе вопрос, почему и отец, и Билли заставляли ее чувствовать себя такой несчастной.
И тут ей пришлось наконец признаться в том, что она давно уже подспудно понимала: так же как и мать, она связала свою жизнь с деспотом и хамом, который всегда будет отравлять ее существование. Ее спаситель превратился в ее мучителя. Слезы хлынули из ее глаз, вся душа изнывала от боли. Уронив голову на чисто выскобленный деревянный стол, Элинор рыдала до тех пор, пока ей не стало трудно дышать и глаза не опухли так, что она почти ничего не видела.
Наконец она подняла голову и постаралась взять себя в руки. Выбора у нее нет: Билли ее муж, Эдвард ее сын, и это ее жизнь. Надо продолжать жить дальше.
Она отринула действительность, ставшую для нее невыносимой, и снова вызвала в памяти романтический образ того Билли, которого полюбила когда-то. Пьяная скотина, буянившая здесь ночью, не была тем Билли, за которого она выходила замуж. Настоящий Билли был тот, другой, – красивый, обаятельный, отважный, который глядел на нее с фотографии, стоящей на тумбочке. Просто у него сейчас трудный момент – он вынужден заниматься работой, недостаточно хорошей для него. Естественно, он переживает. Она, Элинор, выбросит из головы все дурные мысли и будет думать только о том, как помочь Билли. Со временем все непременно станет на свои места. Обязательно.
