Инид Джохансон - Страсть и гнев
Чьи-то руки заботливо застегнули пуговицы на старенькой фланелевой ночной рубашке, которую она надела, когда укладывалась в постель. Фанни приподнялась и попыталась одернуть ее и поправить под собой простыню, смявшуюся, пока она металась в жару. У Майкла Мэтьюса зрение слабое, но все же не настолько, чтобы не видеть, что с ней все в порядке…
— Вы?! — прохрипела Фанни, разглядев склонившегося над ней Ральфа.
Она закрыла дрожащей рукой глаза, желая отогнать назойливое видение, которое постоянно врывалось в ее беспокойные сны с тех пор, как она заболела.
Фанни торопливо стала оправлять рубашку, уже осознав, что имеет дело не с мучительным видением, а с реальным человеком. Сильные руки приподняли ее голову, поправили подушку, убрали спутанные волосы с ее лица, и она вдруг ощутила легкое прикосновение прохладной ладони к своему пылающему лбу. Головная боль отступила на несколько благословенных мгновений, впервые даруя ей облегчение, которое она встретила тихим блаженным стоном. Мужчина выпрямился и отвернулся.
Она опять застонала — не хотела стонать, но ничего не могла с собой поделать. Он уходит. Ему противно видеть ее в таком состоянии? Что ж, так оно и должно быть. Она никак не могла вспомнить самое главное, хотя отчаянно старалась собрать разбегавшиеся мысли. Фанни слышала, как он ходит по комнате, открывает ящики шкафа, потом маленький холодильник на кухне. Затем до нее донесся его низкий бархатный голос. Он с кем-то разговаривал, наверное, по телефону, потому что другого голоса слышно не было. Но все-таки он здесь, не ушел…
Успокоенная, Фанни откинулась на подушку и закрыла глаза…
Проснулась она в его объятиях. Сердце у нее дрогнуло, и она попыталась произнести его имя и попросить, чтобы он не отпускал ее, потому что ей хорошо и спокойно, когда он так ее держит, но во рту было сухо в она услышала лишь отвратительное карканье.
— Ничего, ничего, Фанни, — тихонько прошептал он. — Теперь я пригляжу за тобой.
Интересно, говорил ли ему кто-нибудь, какой у него красивый голос. Фанни было приятно думать об этом, прижавшись к его груди. И от него замечательно пахло свежестью и еще лимоном.
Он расстегнул и через голову стащил с Фанни рубашку. Поначалу она начала было сопротивляться, повинуясь проснувшемуся в ней чувству стыда, однако он умудрился легко успокоить ее, и она сдалась.
Освободившись от влажной от пота рубашки, она опустила голову на его плечо, остужая свои пылающие щеки о прохладную ткань его одежды.
— Вот и хорошо. — Голос у Ральфа был ласковый, бодрый, руки сильные, и Фанни стало легче. — Сейчас устроим тебя поудобнее, а там и доктор появится. Не твой доктор, а мой хороший друг — частный врач.
«Нельсон-стрит», вспомнила Фанни, когда он подал ей воды, которая утолила ее жажду, и в голове немного прояснилось. Вот он куда звонил.
Она хотела сказать, что ей не нужен врач хотя она, конечно же, ему благодарна, ведь всем известно, с гриппом шутки плохи. Однако тут ее бросило в дрожь, и Фанни решила ни о чем не думать. Ей было хорошо в его объятиях, уютно, спокойно, и дрожь скоро прошла.
Ральф надел на нее чистую ночную рубашку, перестелил постель, взбил подушку, снова положил Фанни на кровать, опять принес воды и держал стакан, пока она жадно пила воду.
Потом он ушел и вернулся не один, а с невысоким пожилым мужчиной в элегантном сером костюме, который взял ее за руку, посчитал пульс, потом прослушал грудь, спину, попросил ее дышать глубже, еще глубже, пока она не устала и не попросила, чтобы он оставил ее в покое.
— Выпей это, — сказал ей Ральф. Прошло несколько часов или, быть может, несколько минут?.. Фанни опять потеряла счет времени. Ральф поддерживал ее, пока она что-то покорно пила, а когда ее передернуло от горечи и она вся скривилась, он опять ласково ей улыбнулся.
— Ну, не капризничай. Нужно сбить температуру, и тебе сразу же станет легче. Хогасинс мне сказал, что через пару дней ты будешь в норме. Тебе надо много пить и много спать. А пока я уйду на полчасика. Ладно?
Он поправил ей подушку, убрал со лба волосы и заботливо укрыл ее одеялом.
— В твоем холодильнике пусто. Там только полпачки сухого молока. На полках тоже, кроме чая и зеленого горошка, — ничего. — печально усмехнулся. — Ты так была занята устройством чужих жизней, что о своей у тебя совсем не было времени подумать?!
Фанни хотела было возразить, что она устраивала не чужие жизни, а чужие свадьбы, и тотчас вспомнила… Может быть, ему надо вернуться к несчастной Мейбл? Она взглянула на его озабоченное лицо и передумала о чем бы то ни было спрашивать.
В первый раз ее сознание прояснилось настолько, что она задумалась о том, что он делает в ее квартире так долго и зачем вообще приехал. Но она ни о чем не спросила, потому что ей не слишком понравился его сумрачный взгляд, да и каждое слово давалось ей с трудом.
Сжав зубы, Фанни закрыла глаза, почувствовав, что не в силах справиться с подступившими к ним слезами. Но все же она дождалась, когда за ним захлопнулась дверь, после чего разрыдалась, а наплакавшись, крепко заснула.
— Ты выглядишь лучше.
Фанни открыла глаза и обнаружила, что Ральф сидит на краешке ее постели. Ей и вправду было уже лучше, чем когда он пришел в первый раз. Однако она не знала, благодарить ли ей за это его, с улыбкой глядящего на нее, или его врача и горькую микстуру.
Наверное, всех вместе, подумала она, принимая из рук Ральфа восхитительно ароматный апельсиновый сок и с жадностью делая первый глоток.
Пока она спала, он успел открыть окно, и в комнату теперь вливался прохладный вечерний воздух, было уже не так душно, В керамической вазе, которую Ариадна получила в качестве свадебного подарка, но почему-то возненавидела и отдала Фанни, стояла дюжина великолепных лилий.
— Цветы! — воскликнула, не удержавшись, Фанни, не понимая, зачем ему надо было покупать ей цветы.
— Надо же было хоть чем-то украсить твое мрачное жилище. Если не радоваться красоте, то зачем вообще жить? — произнес Ральф Задумчиво.
Нахмурившись, он взял стакан из ее рук, и Фанни тотчас вспомнила, как Полли говорила о его любви к красивым вещам, что точно так же относилось и к женщинам, и тяжело вздохнула.
— Почему ты живешь так… аскетично? — мрачно спросил он. — Мне казалось, твое дело приносит тебе неплохие деньги. Ты не считаешь, что можно было бы устроиться получше? А? Или ты совсем о себе не думаешь? — Не давая ей вымолвить ни слова в свою защиту, он, не меняя тона, продолжал: — Или это тоже отголоски твоего детства, когда тебя окружали три прелестные сестры и ты чувствовала себя Золушкой? Если так, то тебе нужно срочно менять свое представление о себе и о жизни. Срочно. Срочно нужна добрая волшебница/..
