Анджела Дрейк - Дитя любви
У них вошло в привычку рано утром брать лошадей на легкую прогулку. Рафаэль под руководством Алессандры учил Титуса подчиняться разным командам.
— Он идет гораздо лучше, — отметила Алессандра, наблюдая, как ритмично покачивается голова Титуса, а длинные изящные пальцы Рафаэля мягко управляют поводом.
— А я? — важно спросил Рафаэль. — Я тоже еду значительно лучше?
— О, из вас мы еще сделаем хорошего наездника, — слегка улыбаясь и глядя прямо перед собой, ответила Алессандра. — Когда Эмилио вернется, он пожелтеет от зависти.
— Я думаю, по возвращении ему найдется другое дело, — промолвил Рафаэль. В голосе его звучала ирония, но лицо оставалось бесстрастным.
Алессандра осмотрелась, впитывая в себя прелесть утра. Солнце поднялось, но было еще не жарко; лошади двигались легко, с удовольствием.
Последнюю милю всадники прошли крупным аллюром и теперь, отдав поводья, наслаждались спокойным шагом.
Сегодня утром их прогулка несколько затянулась, потому что Рафаэлю захотелось показать ей систему оросительных каналов вокруг виноградников.
— Когда мой прадед приехал сюда в начале века, он увидел вокруг только сухую, безводную землю, — рассказывал он Алессандре, пока кони медленно шли вперед. — Наверное, лучше всего к местным условиям подошло бы ваше слово «пустошь». Прадеду говорили, что только круглый дурак решится разбить здесь виноградники. Общее мнение склонялось к тому, что эта земля никогда не родит ничего хорошего. Но не таков был прадед, чтобы так просто сдаться. Ему здесь понравилось. Он каждой клеточкой тела чувствовал возможности этих земель…
— Мне кажется, — прервала его Алессандра, — ваш прадед был упорным и целеустремленным человеком. Очевидно, вы похожи на него… Итак, он решил не обращать внимания на советы слабых духом?
— Упорный и целеустремленный… Это комплимент? — поинтересовался Рафаэль.
— О да!
Савентос издал низкий смешок.
— Спасибо, Сандра. Ну что ж, вы правы. Мой прадед остался здесь. Он выяснил, что хотя земля в этих местах очень сухая, но выращенные на ней фрукты имеют замечательный вкус и аромат, нежный и одновременно пикантный. — Он повернулся к ней. — Мне нравится слово «пикантный»… А вам?
— Да. — Алессандра улыбнулась, видя, как Рафаэль старается извлечь из своего английского словарного запаса самые точные и емкие слова для описания важных для него вещей.
— Он также определил, что суточный перепад температур здесь, особенно в начальный период вегетации, весьма благоприятен для растениеводства.
— Каким образом?
— Температура в течение суток меняется понемногу и плавно, а не скачет то вверх, то вниз.
— Неужели стабильность температуры имеет такое значение для виноградарства? — спросила Алессандра.
— Это основа всего. Растения не любят резкой смены холода и тепла. И когда давят виноград, тоже требуется постоянная температура. Вот почему при постройке винодельни прадед устроил эти многочисленные маленькие окошки под потолком. Таким способом он старался поддержать более или менее постоянную температуру в помещении. Конечно, сейчас мы решили бы эту задачу техническими средствами.
— Судя по всему, ваш прадед был большой новатор.
— О да. Кроме того, он был необычным человеком.
Они поднялись на небольшой холм. Внизу раскинулась колышущаяся, переливающаяся водная гладь. Алессандре даже показалось, что она слышит плеск воды о бетон канала.
— Это больше похоже на реку, чем на канал, — удивилась она. — Реку, которая живет собственной жизнью.
— Каналы были очень тщательно спроектированы, чтобы принести в этот район максимум воды, — объяснил Рафаэль. — Проектные работы велись параллельно с развитием планов землепользования. Прадед строил винодельню и сажал виноград. В это время вода пришла на иссушенные земли и подняла их плодородие до необходимого уровня. Практически до современного.
— Замечательная история, — просто сказала Алессандра.
— Я тоже всегда так думал.
Она с восхищением смотрела на блестевшую внизу воду. Потом оглянулась и окинула взглядом виноградники, нашла белые колонны винодельни, сверкавшие в солнечном свете.
— Здесь, на винодельне Савентосов, вы буквально превращаете воду в вино. Как Иисус Христос.
— Да, — согласился Рафаэль и посмотрел на нее глубоким взглядом, словно хотел запечатлеть в памяти ее черты. — Да, — повторил он. — Вы нашли прекрасные слова.
Они поехали дальше. Алессандра подняла лицо к солнцу и всей грудью вдохнула ароматный воздух. Последние дни были просто волшебными. Невозможно было поверить в их реальность. Алессандра воспринимала их как дивный, но еще не законченный гобелен, сотканный из удивительной погоды, игры света в небе, вина, пьянящего ароматного воздуха, грациозных движений лошадей… И в центре этой картины был он, Рафаэль. Его голос, его глаза, его присутствие возбуждающе действовали на нее.
Алессандра хотела знать о нем все, хотела чувствовать то же, что и он.
По мере того как расцветало ее чувство к Рафаэлю, она все отчетливее понимала одиночество этого человека. Он казался очень сильным и одновременно очень чувствительным. На его личности лежал глубокий отпечаток таимой от всех печали. Рафаэль нес тяжкое бремя ответственности за жизнь двух ленивых и избалованных женщин, а также испорченного племянника. Глава семьи, руководитель семейного бизнеса — это нелегкая ноша, думала Алессандра.
В последние дни дамы Савентос общались с ней с ледяной учтивостью: ведь она продолжала оставаться в поместье после того, как миновали все сроки, приличествовавшие краткому визиту вежливости.
Но внешне Изабеллу упрекнуть было не в чем. Она была постоянно любезна и даже позволила Алессандре посетить ее художественную студию, пристроенную к задней части дома. В своем святилище Изабелла словно возрождалась к другой жизни.
— Я художница, — выспренно заявила она Алессандре, — уже много-много лет я настоящая художница.
Однако было видно, что на этой стезе Изабелле не везло. Яростно сверкая глазами, она поведала Алессандре, что живопись была для нее самым главным в жизни, однако ее жестоко оторвали от этого увлечения, не дали расцвести таланту. Перемежая ломаный английский паузами, она все-таки ухитрилась донести до Алессандры, что, если бы она не родилась женщиной и на нее не надели бы ярмо замужества и семейных забот, она бы всю свою жизнь до последней капли посвятила искусству. И, скорее всего, добилась бы успеха. Возможно, ее полотна висели бы в самых престижных художественных галереях.
