Юлия Лавряшина - Гринвичский меридиан
Он выглядел таким возбужденным перед сегодняшним походом в английский клуб, что это стало казаться немножко странным. Я решила, что он стосковался по соотечественникам, по традиционным английским развлечениям, о которых я понятия не имела, и возможности поговорить на родном языке. Как бы Пол не доказывал свою "нетипичность", но когда наступал "five o'clock", его руки так и тянулись к чайнику. Я это быстро усвоила и теперь каждый день к пяти часам заваривала свежий чай. Пол так и сиял, когда я приглашала его к столу.
Похрустывая опавшими листьями, которые никто не сметал с тротуаров, мы доковыляли с ним до английского магазина, других Пол не признавал, и он заставил меня перемерить все туфли моего размера. Я настаивала, что нужно взять одну пару — под платье, но Пол отмахнулся и купил еще черные демисезонные, изящные коричневые ботинки на высоком каблуке и мягкие светлые "лодочки" — для дома. Из магазина он вышел, как носильщик, загруженный коробками. И так радовался, будто обзавелся обновками.
— Я буду тебя наряжать! — объявил он так громко, что проходившая мимо девушка с завистью оглянулась. Мы встретились с ней взглядами, и она незаметно показала мне большой палец.
— Ты будешь, как леди, — продолжал тем временем Пол. — Ты лучше всех леди! Но у тебя совсем нет одежды… Квартира большая, а одежды нет. Почему?
— Я же говорила, это квартира моего бывшего мужа. А подарили родители, они сейчас в Америке. Тоже музыканты. Он оставил ее мне. Очень, кстати, благородно с его стороны.
Пол непонимающе посмотрел на меня поверх коробок:
— Да?! А мог не оставить?
— Еще бы! Знаешь, какие мужчины бывают!
— Нет, — признался он. — Не знаю. Я даже себя не знаю.
Эта мысль повергла его в уныние, и всю дорогу до дома Пол помалкивал и только односложно отвечал на мои вопросы. Но когда у себя в комнате я снова нарядилась в голубое платье и вышла к нему в новых туфлях, он сразу повеселел.
— Фея! — воскликнул он и восторженно округлил глаза. — Самая красивая женщина!
— Пол, ты заставишь меня поверить, что я и в самом деле красива!
— А ты не веришь? — поразился он. — Твой муж тебе не говорил?
— Нет. Наверное, я не казалась ему такой.
Пол с жалостью покачал головой:
— Совсем слепой…
Осматривая со всех сторон, он поворачивал меня, вжимая ладони то в бедра, то в живот, и я слышала, как учащается его дыхание. Наконец Пол вдохнул так глубоко, будто собирался нырнуть, и в следующий миг я уже летела за ним следом в горячую, влажную бездну, где всегда хватает места лишь двоим…
— Я не порвал платье? — озабоченно спросил Пол, прийдя в себя.
— Надеюсь нет. Оно и так состоит из сплошных дыр.
Он улыбнулся и поцеловал мои родинки на щеке. Чем-то они ему очень нравились.
— Я хочу умереть, — вдруг вырвалось у него. — Тогда тебя никто не отнимет.
Я прижала к груди его седую голову. Смешная, поперечно изогнутая дорожкой проплешина выглядела так трогательно, что мне все время хотелось прижаться к ней губами. Но я опасалась, вдруг Полу будет неприятно узнать, что я замечаю ее.
— Ты можешь не верить, — сказала я. — Можешь думать, что я шучу… Но я хочу быть с тобою рядом в болезни и здравии, в нищете и богатстве, пока смерть не разлучит нас.
После произнесенной мною клятвы, ему оставалось только сделать мне предложение, а он промолчал. Лишь смотрел на меня так внимательно, будто старался угадать нечто, стоявшее за этими словами. А за ними ничего не было. Я просто любила его, а он отказывался в это поверить.
К вечеру Пол вызвал такси, и когда машина подошла к подъезду, галантно подал мне руку — торжественный и шикарный в светлом костюме, оттенявшем загар. Пожилой таксист оглянулся на нас, даже не воспользовавшись зеркалом, и восхищенно причмокнул:
— Ай, какая роскошная пара!
Пол посмотрел на меня с гордостью и радостно улыбнулся шоферу. Потом сказал, куда ехать, и тот удивился:
— А я и не знал, что там английский клуб!
— Похоже, об этом никто не знает, даже Рита, — шепнула я Полу. — Вы внедрились в самое сердце города, а он этого и не заметил. У вас там, случаем, не масонская ложа?
— Масоны? — Пол наморщил лоб. — О, нет! Нет. Просто клуб. Ты все увидишь. Ты умеешь играть в биллиард?
— Вряд ли это можно назвать игрой… Я знаю, что нужно кием ударить по шару так, чтобы он загнал другой в лузу. Правильно?
Но Пол не услышал меня. Он так напряженно думал о чем-то, что лоб его не разгладился. Решив не отвлекать его, я отвернулась к окну и попыталась взглянуть на наш город глазами Пола. Как говаривал ослик Иа-Иа, зрелище было душераздирающим: разбитый асфальт, рассыпавшиеся серые бордюры, засохшие клумбы.
"Каков твой Лондон? — подумалось мне. — Такой же большой и ухоженный, как ты сам? Я приживусь в нем, любимый, и выучу твой язык. Я что угодно выучу и приживусь, где ты захочешь, только бы ты был рядом. Мне никогда еще не было так тепло и спокойно".
— Приехали! — объявил таксист и сделал равнодушное лицо, ожидая от иностранца щедрых чаевых.
И Пол не обманул его ожидания. Насколько я успела узнать его, он вообще был щедрым человеком.
Выбравшись из такси, он подал мне руку. Ладонь оказалась горячей и чуть влажной, словно войти в клуб для него было не так просто, как он пытался представить. То же странное беспокойство охватило и меня, едва я шагнула на широкие ступени, ведущие к дверям, затененным матовым зеленоватым стеклом, словно сквозь то место, на котором был возведен Красный замок, проходил мощный поток энергии. Вот только я еще не поняла, что это была за энергия…
Мы приблизились к дверям, и стоявший с обратной стороны швейцар осторожно распахнул ее. В его движениях не было ни малейшей услужливости, и я решила, что он тоже выписан из Британии. Эти англичане такие приверженцы всего отечественного! Даже если речь идет о простом швейцаре.
Войдя внутрь, я вопросительно посмотрела на Пола и едва не вскрикнула — лицо у него было таким, будто он шел на собственные похороны.
— Пол! — позвала я.
Он вздрогнул всем телом и вдруг, не обращая внимания на швейцара, так стиснул меня, точно прощался.
— Да что с тобой? Ты не хочешь туда идти? Тогда не пойдем. Если это ради меня, то не стоит. Правда, Пол! Я не очень люблю всякие людные места… Давай вернемся домой?
— Нет, — коротко ответил Пол. Сильно, как от боли, сведя брови, он тихо проговорил: — Ты не шутила, я знаю.
— Когда?
— В болезни и здравии… Ты не шутила.
— Конечно же, нет, Пол! Как можно шутить такими вещами?
— Я плохо понимаю русские шутки.
— Мы уже говорили об этом… Ты всему научишься! И я научусь. Я стану самой прилежной твоей ученицей.
