Елена Ласкарева - Наваждение
Катя всхлипнула еще раз, вытерла лицо мокрой ладонью, но Дима поспешно ретировался в комнату. Было слышно, как скрипнули пружины дивана, как бренькнула гитарная струна.
Он бездумно перебирал пальцами, извлекая совершенно негармоничные звуки. Катю это всегда коробило: словно железом по стеклу скребет.
Наконец стало получаться что-то похожее на мелодию, простенькую, примитивную. Трень-брень, не больше трех-четырех аккордов. Дима разукрашивал их несложными переборами, но пальцы плохо слушались, и он все время сбивался.
Катя домыла посуду, смела со стола крошки и поставила на газ кастрюлю с супом. Есть хотелось ужасно, аж под ложечкой сосало. Она с утра выпила чашку кофе, а потом закрутилась на работе…
Он думает, легко весь день простоять на ногах за прилавком? Он думает, что раз Катя торгует на оптовом рынке ветчиной, так и сыта? Забывает, что все это стоит денег…
Проклятые деньги! Хозяин дает ей каждый день полтинник. И куда он девается? Хлеба купить, яиц… А Димка словно прочел ее мысли и капризно крикнул из комнаты:
— Катюха! А ты пива принесла? У меня последняя банка!
— Нет…
— Что? Ты можешь говорить громче? Что за манера бормотать себе под нос?!
Катя молча надела босоножки и взяла кошелек. Обидно… сама виновата. Придется теперь покупать в ларьке втридорога, хотя могла взять на оптовом подешевке. Забыла.
От этой проклятой жары просто мозги плавятся. Стоит закрыть глаза, как перед ней возникает благодатное видение — синяя прохлада моря…
Окунуться бы сейчас в его голубоватые волны, нырнуть с головой, поплыть, чувствуя, как омывает тело упругая вода, покалывает мелкими холодными иголочками…
В этой идиотской Москве такая жара, что потом обливаешься. Люди бродят, как снулые рыбы, жадно хватая ртами раскаленный воздух. А в выходные толпами собираются вокруг грязных лужиц, громко именуемых прудами.
Катя с содроганием и брезгливостью наблюдала, как они плещутся в бурой, взбаламученной десятками тел тине. В такую воду даже войти противно…
Она никогда не думала, что будет так скучать по морю. Пусть даже оно было не настоящим, а всего лишь водохранилищем, пусть в нем была не подлинная горько-соленая вода, а всего-навсего волжская — для Кати оно было морем.
Оно всегда воспринималось ею как нечто само собой разумеющееся, вечное. Оно всегда было рядом, оно пахло свежестью, и солнцем, и еще рыбой в районе рыбзавода… Такой неповторимый, острый, будоражащий запах…
И вот уже второе лето нет возможности всласть накупаться, наплескаться, загореть до черноты. Здесь, на рынке, она только обгорает. Руки до половины красные, словно сваренные в кипятке, а половина, прикрытая рукавами маечки, бледная, белая…
Любимый Димочкин темный «Холстен» оказался только в самом последнем ларьке.
— Тебе похолоднее, красавица? — спросил Катю разомлевший от жары молодой азербайджанец. — Хороший вкус у тебя. Может, сюда зайдешь, посидишь, отдохнешь, а?
Он открыл холодильник, демонстрируя ей батарею бутылок с пивом, водкой и газировкой.
— Нет, спасибо, меня ждут…
— Кто? — прищурился азербайджанец. — Друг? Муж? — Он махнул рукой и засмеялся: — Нет, не шути так! Какой муж?! Ты еще школу не закончила, да?
— Закончила, — обиделась Катя.
Поправить продавца насчет мужа она не решилась. Язык не поворачивался так назвать Диму. И другом его нельзя считать… Какая же это дружба? Любовником?.. Нет… Вот сейчас в газетах в хронике происшествий пишут: «Сожитель гражданки такой-то…» Вот именно: сожитель…
Интересно, как изменится лицо азербайджанца, если она скажет: «Я несу пиво сожителю…»?
…За тот час, что Катя таскалась по жаре за пивом, Димочку словно подменили. Он с порога закружил ее по комнате в объятиях, пылко расцеловал в щеки.
— Катька! Катюш! Садись быстрее. Послушай. Вот!
Он схватил гитару и с воодушевлением пропел:
Все бывает, все бывает…Все проходит, все проходит…Убегаем, улетаемИ друг друга не находим…Стынет солнце, тают льдины,И смешались все сезоны…То, что нам необходимо,И искать-то нет резона…
Мелодия была простенькой, почти примитивной, но вполне миленькой.
И конечно же, Кате нравилось все, что делал ее Димочка, любое его сочинение казалось ей шедевром. Вот только… тема какая-то странная… Даже обидно.
Что значит: нет резона искать? Кто кого не находит? Ведь она-то здесь, рядом… Или он ищет кого-то другого?
— Ну, что молчишь? Тебе не понравилось? — В Димкином голосе прозвучала не то обида, не то угроза. — Конечно, тебе не понять! Не дано…
Катя подняла глаза и хотела было возразить, сказать ему, о чем она думала, но тут красивые губы Димы изогнулись в пренебрежительной усмешке. Он резко ударил по струнам, так что струна не выдержала и оборвалась с высоким противным плямканьем.
— Все! — выпалил он и отбросил гитару в угол. — К черту!
Катя вздрогнула. Какая же она дура! Димочка старался, писал, сочинял… Ей не понять, что значат муки творчества, она никогда не испытывала их, почему же не уважает то, что делает ее любимый?
Бедный Димочка… Милый, родной… Она так обидела его… Он доверил ей, вынес на ее непрофессиональный суд свое творение, а она…
Катя вскочила и порывисто обняла любимого.
— Димочка, — забормотала она, стараясь заглянуть ему в глаза, — Димка… Прости… Я не нарочно… Я просто задумалась… Знаешь о чем? Знаешь? О твоей песне… правда…
Он отворачивался, хмурил брови, но Катя чувствовала, что ему приятно слушать ее лепет, что он понемногу оттаивает. Вот он вздохнул полной грудью, шумно выдохнул и милостиво подставил щеку для поцелуя. Катюша с трепетом коснулась ее губами.
— Ну ладно, ладно… — Он отстранил ее от себя. — Что ты там надумала умного?
— Ничего… — шепнула Катя, вдруг испугавшись, что он опять ее неправильно поймет. — Просто… Надеюсь, это… не обо мне?
— Вовсе нет, — фыркнул Димка. — С какой радости я буду писать о тебе?
— А… о ком? — с трудом выдавила Катя.
— Вообще… Абстрактно. Тебя же не надо искать, ты рядом.
Катя поспешно кивнула:
— Ну да… правильно… Как я сразу не подумала…
Он усмехнулся и легонько шлепнул ее ладонью по лбу.
— Балда моя, Тюха-Катюха! Ну ладно, а вообще, если серьезно, как тебе?
Катя обрадовалась и зачастила преувеличенно громко:
— Здорово! Очень трогательно… И грустно… как-то безысходно…
— Несколько в стиле Артура Рембо, да? — вальяжно уточнил Дима.
