Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes
— Простите, запамятовала, что Вы весьма ревностны к своей работе. Она у вас на первом месте. Смысл жизни. Дороже семьи и друзей… — небрежно забавлялась она с огнем, балансируя на опасной грани. — Шучу. Не запамятовала. Упор на это и был — вывести тебя из себя.
Рома пренебрежительно изогнул рот:
— Поздравляю. Ты своего добилась. Так значит, тебе нравится играться мужчинами? Ликуешь от своей власти над ними? Нарастила полезный навык за эти годы?..
Огромным усилием воли ей удалось подавить вырывающийся наружу крик.
Ну что ты несешь, Боже? Что ты такое несешь?!
— Никто не жалуется, обе стороны довольны происходящим, — провоцирует его лучезарной улыбкой, а у самой сердце клокочет от обиды в самом горле.
Её внезапно подкинуло неведомой силой. В следующую секунду Элиза оказалась на коленях Ромы, плотно прижатой к его груди. Она устала изумляться этим сверхспособностям бывшего мужа. Стремительность Разумовского пугала до ужаса.
— Я — нет. Я — не доволен, а как раз наоборот, — прошипел, обдавая горячим дыханием.
Волна мурашек одолела кожу и заставила похолодеть от ярости, сквозившей в каждом его слове. Вот таким — она не то, что не видела мужчину, а никогда и не думала увидеть.
Все прошлые ипостаси во время их встреч за эти два месяца показались цветочками по сравнению с нынешним состоянием. И ей бы остеречься… начать бояться… Но нет. Девушка будто пропиталась витавшей в воздухе злостью, подбившей её вздернуть подбородок и уставиться ему в глаза немигающим напряженным взглядом.
— Еще раз: какова твоя истинная цель? — допытывается, скрипнув зубами в гневе.
Элиза демонстративно фыркает ему в лицо и, высунув кончик языка, проходится по окаменевшему подбородку степенным дразнящим скольжением.
Выбивая из него предательскую дрожь.
Мужские пальцы впиваются в её бёдра. Непривычно давят. Причиняют настоящую боль. Избавиться бы от них, но нет возможности — хватка стальная.
— Так чего же ты от меня хочешь, Элиза? — цедит Рома с такой же беспощадностью, с какой приковал девушку к себе, и его голос звучит натужно, на пределе.
О, она обязательно скажет, чего хочет. С маниакальной изощренностью и нездоровым удовлетворением нашептывая ему в губы:
— Хочу, чтобы твои предохранители сжигало дотла, если я рядом. Чтобы от желания в ту же секунду прижать, присвоить... тебя скручивало пополам. А когда меня нет, я хочу, Разумовский, чтобы тебя потрошила, разрушала до основания нужда во мне… Жгучая и неконтролируемая…
Взгляд его сделался темнее ночи, в нем горело свирепство. Но в следующую секунду он выдал с неожиданно спокойной иронией:
— Ты на пути к успеху…
Это заявление не принесло ей ни капли радости или толики триумфа. В нем было... предостережение, и веяло угрозой. Что-то пошло не так. Не по обычному сценарию.
Элиза дернулась в сторону, намереваясь высвободиться. Но Рома пресек её порыв, прижав к себе ещё плотнее. Она не могла сдаться так легко, начала брыкаться, словно боролась не на жизнь, а на смерть. Его руки были везде — он будто заранее предугадывал каждый ее шаг, без видимых усилий урезонивая любую попытку избавиться от него.
— Теперь я обязан ублажить твое эго… и твоё либидо. Ты же жаловалась, что тебя не удовлетворяют, будем исправлять…
Девушка замерла. Просто не смогла поверить, что Разумовский реально готов взять её в какой-то подворотне. Хотя… в данном случае четче будет звучать именно «отыметь». Как суку.
Похоже, эта мысль отразилась на её лице, потому что мужчина усмехнулся, будто отвечая на неозвученный вопрос:
— В чем дело? Ты же любишь пробовать разные локации?..
— Отпусти меня, — ровное и требовательное.
— Как можно? Я еще не выполнил свою миссию.
С этими словами он опрокинул Элизу на разложенное сидение, наваливаясь сверху и полностью обездвиживая собой. Приблизил к ней лицо, помедлил пару секунд, а потом припал ко рту осторожным мягким поцелуем. Это так не вязалось с тем, что Рома делал минутой ранее, что она растерялась. Но когда мужчина стал углублять поцелуй, её зубы безжалостно вонзились в его нижнюю губу до крови.
Его не остановила эта выходка, и теперь на языке отчетливо ощущался вкус металла.
Разумовский будто отобрал у неё роль провокатора, тон задавал именно он, и вот теперь эта инициатива по-настоящему напугала девушку.
Всё естество вопило: я не хочу! Не хочу так!
Единственное, что ей нужно было от него, это — эмоции. А сейчас Рома переиграл комбинацию и ведёт в этой игре, заставляя эмоционировать её!
Подол платья начал ползти вверх под его горячими пальцами, что вынудило Элизу вновь начать брыкаться. Только всё стало хуже, когда девушка попробовала увернуться в сторону. В тишине послышался отчетливый треск разрывающейся под давлением ткани.
— Черт!.. — просвистел Рома раздосадовано, немного отстранившись.
И оба уставились на потерю — хлипкий шифон расползся почти по всей длине, оголяя левую часть тела. В появившемся зазоре засветилось ее белье. Тонкий эфемерный персиковый комплект. Специально подобранный под желтое летнее платье. Никак не предназначенный для его глаз.
Элизу вдруг смутила собственная обнаженность перед Разумовским. Парадокс! Перед мужчиной, который видел ее сотни раз голой, занимался с ней сексом. А в последнее время — жестким животным сексом.
Есть, оказывается, деликатная разница между «голой» и «обнаженной». Будто второе даже больше о состоянии, а не о физическом факте.
И она действительно смутилась из-за этой обнаженности. Из-за открытости позы, в которой лежала под ним, до сих пор лишенная движения в его тисках. Из-за уязвимости.
Рома тряхнул головой, словно прогоняя миг, в котором они застыли. И медленно поднял на нее глаза. Снова перед ней — нечитаемый взгляд. Строгость, спокойствие, уверенность.
Он коснулся ее щеки своей щекой. Щемяще бережно. На контрасте с хваткой рук, удерживающих девушку в плену. Затем приник к губам в неспешном чувственном поцелуе с остатками металлического привкуса крови.
Подкупая. Усыпляя. Одурманивая. Так сильно, что она и не сообразила, как и когда ему удалось окончательно раздеть ее.
Легкие касания сыпались по всей коже. Его ладони оглаживали бедра, устремлялись вверх к плечам, останавливались на налившейся от желания груди, сжимали, задевая соски...
В ней вспыхнуло искрящее томление, хлынувшее к низу живота, и Элиза с горечью осознала, что сдалась. У нее нет оружия от этой нежности. Даже в случае, где нежность — не глубинное чувство, а действенный способ наказания.
Она была лишена его ласки так долго... что и не помнила, когда Рома прикасался к ней
