Синдром счастливой куклы - Тори Ру

— В общем, я уже говорил — у меня религиозная семья. Даже не так. Мы жили в общине, по сути, тоталитарной секте, куда отчим втянул мою маму. Он перевез нас в станицу, где у него имелся дом, и с шести лет воспитывал меня «как предписано библией».

Проблема лишь в том, что в общине было свое прочтение Священного писания, очень далекое от канонического. А отчим был конченым ублюдком, садистом и психопатом, помешанным на оружии, — отвечал в общине за устрашение и дисциплину. Он тоже находил в библии только то, что оправдывало его больные увлечения, и в упор не замечал всего, что им противоречило.

«Дети, повинуйтесь своим родителям… ибо сего требует справедливость…» — он дрессировал меня на полное подчинение. — «…Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына, а кто любит, тот с детства наказывает его», «Ибо Бог заповедал: почитай отца и мать», и: «злословящий отца или мать смертью да умрет». Продолжать?

Он бил, издевался, подавлял любое сопротивление. Но я ненавидел его и все делал наперекор, даже если каждый раз после этого приходилось до утра стоять коленями на горохе, жрать прямо с пола или получать медной пряжкой по спине.

Я учился в общине — из столицы то и дело приезжали обработанные «братьями» и «сестрами» художники, музыканты, писатели и даже преподаватели вузов и оставались на «служение». В основном занимался тем, что штудировал библию — наизусть заучивал отрывки, необходимым навыком также считалось ее «правильное» толкование. Азы рисования и музыкальную грамоту я тоже освоил в школе при Церкви, но все умения должны были направляться только на восхваление их бога и старейшины, и на вовлечение в ряды новых адептов.

В теплое время года мы, как проклятые, работали в поле и вырученные за урожай деньги несли в общину. Туда же уходила моя пенсия по потере кормильца и другие бабки, которые от государства получала мать. Утаить что-то считалось страшным грехом, и отчим был начеку.

Издевательства папаши — это отдельная песня… Он практиковал телесные наказания — вымоченные в солевом растворе или уксусе розги и увесистый солдатский ремень.

Без его ведома не могла пролететь и муха, запрещено было даже «громко думать».

Естественно, у меня не было ни нормальных шмоток, ни телефона, ни компа, ни книг.

Отчим любил повторять, что все мирское — зло. Что я, никчемный бесполый урод, не заслуживаю даже имени. Что никогда ничего не добьюсь, если отступлю от их веры и вырвусь. Что принесу ближним лишь несчастья… Что мир поимеет меня, и я, поджав хвост, вернусь обратно, потому что больше некуда будет идти.

В детстве я велся на все, что он говорил — воля была полностью парализована. Я боялся, дико боялся, что он придет и за любую надуманную провинность наорет и швырнет меня в стену. Накрывали беспричинные ночные страхи, я начал дергаться. Даже когда отчим сваливал на выездные проповеди, я чувствовал в комнате его присутствие, не мог спать, трясся и обливался холодным потом.

Ехала крыша. Это был полный…

По двору медленно проползает такси, свет фар на миг выключает зрение, и я сбрасываю оцепенение — беру Ярика за руку и крепко сжимаю. Я не могу подобрать название творящемуся в душе сумбуру из ужаса, омерзения, беспомощности, страха, ненависти, злости… и сострадания. Он водит теплым пальцем по моей коже и спокойно продолжает:

— Как-то раз в общину нагрянули вооруженные автоматами «космонавты» в брониках и журналисты с камерами. Старейшину и нескольких самых активных «братьев», в том числе и отчима, арестовали, остальных разогнали по местам постоянной регистрации. Мою семью поставили на учет как неблагополучную, мать оштрафовали, а меня отправили в обычную общеобразовательную школу, в восьмой класс. Я дорвался до знаний — наверное, тебе это покажется диким, но, когда ты большую часть жизни лишен всего, случаются странности…

В станице была хорошая школа, выигравшая несколько грантов, — с обширной библиотекой, новыми компами, скоростным интернетом и крутыми музыкальными инструментами. Дома я врал про кружки и дополнительные занятия и не вылезал из сети целыми днями — просматривал видеоуроки игры на гитаре и рисования в разных техниках, много читал и прокачивал все свои скиллы, как одержимый. Столько времени было упущено из-за тупой приверженности матери быть ведомой…

Я быстро подружился с ребятами, тогда же впервые встал на скейт. Меня полюбили в школе, звали по имени, и все, за что бы я ни взялся, у меня получалось.

По мере взросления злость становилась сильнее. Я понимал, насколько уродливую модель мира навязывала община и мечтал наверстать все, что упустил.

Однажды в рекомендациях всплыл ролик Юры — один из первых видосов с хреновым звуком, снятый на вебку. Чувак переживал депрессию, испытывал те же страхи, что и я, а еще — писал крутые треки, и его творчество зашло мне точно так же, как книги По. Он на моих глазах боролся, стремился вылезти, срывался и падал, познавал себя… Я равнялся на него. Он меня вдохновил. Потом, уже на свободе, я разучил все его песни…

Жизнь налаживалась, но в один прекрасный день отчима отпустили — деньги, связи решают все. Первым делом он обыскал мою комнату, нашел далеко не религиозные рисунки и наброски текстов, порвал их в клочья, очень сильно избил меня и тупо посадил под замок.

Ежедневно часами втирал мне, что я — пустое место и ничтожество, тыкал в морду заряженным дробовиком, пугал страшным судом, и глюки вернулись. Накрыла бессонница и безотчетные страхи, я прекратил говорить, а рожа задергалась, будто в меня вселился дьявол.

Сознание было спутанным, единственное, что ощущалось явно — присутствие абсолютного зла за спиной.

Иногда я совсем переставал чувствовать себя — в моем теле никого не было… И шикарный выход нашелся. Когда под рукой оказывался нож или лезвие, я пускал его в ход и оживал…

Я оправдывал свое бессилие тем, что мне всего шестнадцать и вне семьи я не проживу, но за три месяца взаперти понял одно: время, отведенное мне при рождении, уходит, его никто не возместит и не вернет.

С такими мыслями я накинул на шею ремень… Но крюк в потолке не выдержал и вылетел вместе с люстрой.

«…Если у кого будет сын буйный и непокорный, неповинующийся голосу отца своего и голосу матери своей, и они наказывали его, но он не слушает их, — то отец его и мать его пусть возьмут его и приведут его к старейшинам города своего…