Две полоски. Залетела от незнакомца (СИ) - Джулия Ромуш
Василиса не ломается, не упирается, сама отвечает на глубокий поцелуй. Моя рука ныряет под подол ее платья, сжимает бедро. Девчонка цепляется за плечо, стонет мне в рот, и я сажаю ее себе на колени.
Мой член таранит джинсовую ткань, отчего пах сводит болезненными спазмами.
— Поехали ко мне, Вась, — шепчу ей на ухо, накрывая рукой треугольник между ног. Сквозь тонкий капрон ощущаю, как там горячо. Горячо и мокро. — Я так тебя хочу.
Она ничего не говорит, только медленно закрывает и открывает глаза. Ее густые ресницы дрожат, отбрасывая на щеки длинные тени.
Я снова врываюсь в ее рот, Василиса обхватывает ладонями мое лицо.
Это чистый кайф, я улетаю только от поцелуев. Надо как-то дойти от гостиничного холла к номеру.
Внезапно раздается мелодия вызова. Мы с Василисой отстраняемся друг от друга и некоторое время пытаемся сообразить, кто нам помешал.
Нащупываю телефон, подношу к уху. Звонкий, а сейчас почти визгливый голос моей секретарши бьет по нервам.
— Давид Данилович, срочно приезжайте. Александр Дмитриевич просил передать, что он повелся. Сказал, вы в курсе.
Ну что ж, блядь. Вот я и потрахался.
Василиса
Рядом с Давидом со мной точно что-то непонятное происходит.
Ну вот как так получилось, что я на коленях его оказалась?
А я могу сказать как. Помутнение рассудка! В самом сильном его проявлении.
От звука его голоса внутри так приятно вибрирует. От его горячего дыхания на моей коже мурашки появляются. А от прикосновений… тепло внутри расплывается.
И я могу сказать, что почти никогда такого не чувствовала.
Почему почти?
Потому что та чертова ночь никак из головы не выходит.
Но стоит Давиду ладонями по ногам вверх поскользить, как все мысли из головы выбивает моментально.
Горячий поцелуй становится более откровенным. Я забираюсь пальчиками в его волосы. Сжимаю. Тяну. Стон из груди вырывается и Давид тут же вжимает меня сильнее. Чтобы я прочувствовала все его желание…
Мамочки, как же горячо.
И тут все резко прерывается. Трель телефона. Мы отрываемся друг от друга. В недоумении переглядываемся.
Давид из кармана телефон достает.
И вот здесь случается то, что отрезвляет меня за секунду. Как будто ведро холодной воды на голову выливают.
— Давид…
Слышу женский голос. Взволнованный. Требовательный. И Мужчина тут же динамик прикручивает на телефоне. Дальше я ничего не слышу.
Но мне и этого хватает.
Тут же щеки краснеют. Я сама с его колен перебираюсь на сидение. А Давиду и не до меня вовсе. Он полностью в разговоре.
— Блядь, как же не вовремя. Понял. Понял, говорю.
А я только нижнюю губу закусываю. Волшебство нашей атмосферы развеивается.
Я интуитивно понимаю, что что-то случилось. По тому как Давид напрягся. Как хмурится. Он мыслями даже не здесь.
— Случилось что-то?
Вопрос задаю, чтобы эту звенящую тишину разбавить. Иначе мои нервы просто не выдержат. Я вообще много вопросов задать хочу. Только не знаю, как это со стороны смотреться будет. Да и не решусь я, вот так допрос с пристрастием устраивать.
— Василиса, мне срочно на работу нужно. Дело важное.
Давид ко мне оборачивается. Смотрит в глаза. Его тон очень серьезный.
На работу, значит, это женщина с работы звонила? А поздно, потому что дело важное, да?
Я сама и оправдание ему нахожу.
— Конечно, — только и киваю в ответ. Свою растерянность скрываю тем, что волосы на лицо падают, я отворачиваюсь к окну.
Давид мотор заводит и машина с места срывается.
Атмосфера в салоне уже совсем другая. Я чувствую, насколько Давид напряжен.
Уговариваю себя, что дело и правда в работе. А женщина… секретарши у всех есть. И, возможно, секретарь Давида трудится не по восемь часов в день, а намного больше!
Когда автомобиль у моего подъезда притормаживает, я себя настолько накрутить готова, что глаза щипать начинает. Я не буду плакать!
— Василиса, — стоит мне только за ручку дверцы схватиться пальцами, как Давид меня тут же к себе притягивает.
Мое имя в волосы шепчет. Горячее дыхание кожу обжигает. Табун мурашек в разные стороны разбегается.
— Давид, сейчас бабульки увидят, а после будут слухи ходить…
Произношу шепотом, а у самой глаза закатываются, потому что он губами к шее моей прикасается.
— Пускай говорят, чем им еще заниматься? Такая ты у меня сладкая девочка.
Хрипит, а у меня внизу живота все приятной судорогой сводит. Совсем горячо там становится.
И у меня как будто узел из множества сомнений развязывается. Больше не затягивается. Хорошо все. А ему и правда просто ехать нужно. Иначе он бы не стал так говорить, да? Прижимать к себе.
Мы снова в поцелуе сливаемся. Горячем. Языки сплетаются. Давид много приятных слов в губы хрипит.
— Беги, Василиса, иначе я не сдержусь. И так уже из последних сил себя в руках держу.
У меня смешок вырывается. Улыбка до ушей растягивается.
— Ты мне сегодня напишешь? Пожелаешь спокойной ночи?
Тихонько спрашиваю. Мне понравилось, что он вчера писал. Сегодня тоже хочется.
— Напишу, но со спокойной ночью ты, конечно, погорячилась. Я теперь точно не засну.
Из машины Давида я выбегаю самая счастливая на свете.
Даже бабуля замечает мою глупую улыбку.
— Васька, влюбилась, что ли?
— Бабуль!
— В этого рукожопого?
— Он не рукожопый! Он современный! Сейчас не главное — самому все уметь. Главное — знать, к кому за помощью обратиться!
— Ну я и говорю — рукожопый! Сам не умеет, другим звонит.
— Ну, бабуль!
— Ладно, но смазливый. Но ты смотри, Васька, передай ему, что если обидит, то я ему разводной ключ в одно место засуну!
Кто бы знал, что спустя два дня я буду близка попросить бабушку воплотить ее угрозы в жизнь. Потому что Давид пропал. С того вечера ни одного сообщения. И его телефон… он вне зоны доступа. Как будто он специально сим-карту достал и выкинул.
Глава 17
Давид
— Саня, ты охуел? Какая кома?
Смотрю на счастливо улыбающуюся физиономию своего безопасника и не понимаю, отчего его так прет. Что смешного в том, что его босс должен будет изображать овощ?
— Фальшивая, Давид Данилович. Самая симулянтская.
— Саня, посмотри на меня внимательно, — становлюсь посреди комнаты, развожу руки в стороны, — видишь?
— Нет, — честно отвечает Саня, — а что я должен увидеть, Давид Данилович?
— Признаки разложения, — рявкаю ему в лицо, — трупный запах. Каки положено почти покойнику.
— Скажете тоже, — хмыкает в кулак мой начбез, —
