Единственный - Мария Летова
Снова хохот.
Брат тушуется. Подрывается с дивана и не очень уверенно пожимает ладонь в ответ.
— Никита… — бормочет под нос.
Ситуация напрягает меня тем, что, тряхнув руку брата пару раз, здоровяк не спешит ее отпускать. Почти открываю рот, чтобы прервать это чертово рукопожатие, но мне не приходится вмешиваться. Разжав пальцы, парень говорит:
— Тебе сколько?
— Пятнадцать, — накидывает Ник.
— Бухаешь?
— Эм… нет…
— Да я шучу, — веселится.
— Ага… — отзывается Никита.
Когда снова опускается на диван, глаза его бегают, и, помимо неуверенности, вижу в них горячий интерес ко всему происходящему, словно он на аттракцион попал.
Рафа шевелит воздух, проходя мимо и усаживаясь рядом. Его рука падает на спинку дивана у меня за спиной, нигде не касаясь.
Это отвлекает.
Меня отвлекает все: шум, освещение, смех.
Глядя на говорящие и улыбающиеся рты присутствующих, девушек и парней, я не вслушиваюсь в слова. Не слежу за беседой. Не поддерживаю веселье. Все мои усилия сконцентрированы на том, чтобы снова и снова не искать глазами Палача, присутствие которого ощущаю как сгусток гнетущей энергии, потому что каждый раз, когда он подает голос, на моих руках волоски встают дыбом.
И все же я смотрю на него. Не гордо, а с проклятой виной во взгляде. Артур же смотрит исподлобья. Стучит по бедру пальцами. Упирается локтями в колени и вскидывает голову, когда над столом появляется парень с расписанными руками и в ушанке. В такую жару это абсолютная дурь, но ему положено, он, кажется, диджей.
Пока здоровается со всеми, под напором своих колючих ощущений я подрываюсь с дивана и спрашиваю брата:
— Пить хочешь?
— Да…
— Схожу на бар, — говорю, выбираясь из-за стола.
Я задеваю его бедром. Стол шатается. Бросив «извините», опускаю лицо и уношусь подальше, рассчитывая воздуха глотнуть.
Мимо снуют люди, танцуют. У бара по лицу ударяет холодный воздух из кондиционера. Хватаю лежащую на стойке барную карту и пялюсь на нее бездумно.
Я извинюсь, а потом уйду.
Да! Так и сделаю.
Решение крепнет во мне, пока пытаюсь успокоить дыхание.
Я извинюсь, а потом спущусь вниз и буду танцевать. Прогоню из своей головы Палача и все, что с ним связано: мысли, чертов зуд под кожей! И больше не стану искать встречи. Никогда…
Он возникает рядом, заставляя внутренний голос заткнуться как по щелчку.
Кладет на стойку руку и смотрит сверху вниз, создавая ощущение, будто на меня вот-вот свалится гора.
В его зрачках пляшут лучи прожектора, и хоть понимаю, что это не молнии, в животе все равно завязывается узел.
Он здесь — и этого достаточно, чтобы я начала чувствовать себя особенной снова, даже несмотря на жесткость его взгляда. Я успела привыкнуть! К его близости тоже. И к тому, как сложно не смотреть ему в лицо, когда он рядом.
— Ты что тут делаешь? — спрашивает Артур.
Я напрягаюсь, а он ждет ответа, не спуская с меня глаз.
Меня не пугает его тон. Я… его больше не боюсь, но подбирать слова мучительно трудно, ведь я сама не знаю, чего хочу…
— Меня Рафа пригласил, — говорю. — Если я тебе мешаю, уйду.
— Чтобы мне мешать, посильнее надо отсвечивать, — сообщает.
Если это намек на то, что одного моего присутствия слишком мало для нарушения его спокойствия, то это задевает.
— Как? — спрашиваю. — Сплясать у тебя на коленях?
— А ты умеешь?
«Малая», — вспоминаю обращение Рафаэля.
Палач тоже меня ребенком считает? Все время это показывает. Словами, иронией!
Еще месяц назад, заговори он со мной в таком тоне, в своем обычном тоне, я бы сбежала от него подальше, а теперь голова некстати заполняется волнующими картинками, и это ответ на мой внутренний вопрос. Чего я хочу?! Сплясать на его чертовых коленях!
Узел в животе затягивается еще туже, когда отвечаю:
— Нет. Не умею. Ты в безопасности.
Крылья его носа вздрагивают, он шумно втягивает воздух.
— Просто мед в уши, — произносит.
Я опускаю взгляд на его подбородок. Стараюсь не касаться им губ, но выходит не очень. Тогда смотрю на его кадык, тихо говоря:
— Я хочу извиниться.
Не давая ему шанса обрушить на меня очередную порцию иронии, быстро продолжаю:
— Извини меня за то, что наговорила тогда. Я не то имела ввиду…
— Не то? — говорит со смешком. — Это шифр какой-то был?
Вскинув на него глаза, выпаливаю:
— Я поступила некрасиво. Я не думаю так на самом деле. Не думаю того, что сказала.
— А что ты думаешь?
Я лучше умру, чем озвучу ему все свои мысли. Из-за этого тяну с ответом, безжалостно кусая губу и подбирая слова. Каждое! Ведь если он будет вести себя как задница и дальше, боюсь наговорить ему еще больше, за что снова придется извиняться.
— Я очень благодарна. Извини. Извини и… забудь все, что я сказала. Мне напекло голову. И я… у меня мозги расплавились. На самом деле ты мне нравишься…
Сболтнув это, я покрываюсь краской.
Мне кажется, будто она поднимается по ногам вверх. Захватывает каждый сантиметр кожи. Плечи, шею, лицо…
Палач ни слова не произносит, но под его взглядом мне дышать трудно.
Отвернувшись к стойке, я хватаю барную карту и продолжаю увязать все больше:
— Если я могу что-то для тебя сделать, то сделаю. Ничего не изменилось. Я твоя должница. Хочешь коктейль? Я тебя угощу. Какой ты хочешь? Вот клубничный… — тычу пальцем в первую попавшуюся строчку. — Клубничный поцелуй… — дочитав, умолкаю и закрываю глаза, чувствуя себя полной идиоткой.
Глава 28
Палач не дает мне времени на самосожжение. Его пальцы обхватывают мою руку повыше локтя. Он разворачивает меня к себе пунцовым лицом, но, уверена, краску скрывает тусклое освещение, и это подарок!
По руке разбегаются мурашки и оседают внизу, в животе, когда смотрю в глаза напротив.
Клубничный поцелуй…
Господи, какая дурь!
Не зная, что еще сказать, выдавливаю:
— Это шутка…
— Смешная, — констатирует.
— Я пойду…
Дергаюсь в сторону, но он удерживает меня на месте, и внезапно я этим счастлива, ведь сама больше не справляюсь. Не знаю, что должна делать. И говорить. Чего он от меня хочет?!
Его взгляд на моих губах. Опять и опять. О чем он думает — у него на лице написано, но я больше не делаю попыток освободиться. Не делаю и крошечного шага назад.
Я тоже этого хочу…
Даже несмотря на последствия. Ведь они должны быть? Это не преступление. И ни к чему не обязывает. Да? Да?!
— Ты с Рафой? — вдруг спрашивает Палач.
— Что? — лепечу, округлив глаза. —
