Между никогда и навечно - Брит Бенсон
Я хихикаю, и губы Леви изгибаются. Он кивает. Мэйбл очень разозлилась на Джону, но в этом нет ничего нового. Эти двое собачатся как брат с сестрой. Я бы беспокоилась, как это повлияет на группу, если бы не была уверена, что они ругаются не со зла. Джона — защитник и планировщик. Мэйбл — его полная противоположность, поэтому они бодаются.
Когда улыбка Леви исчезает, у меня покалывает затылок.
— Что? — Он отвечает не сразу, поэтому я снова настаиваю. — Леви, что?
— Ты помнишь что-нибудь о Шоне?
Под его испытующим взглядом мне хочется ёрзать. Хочется отвести взгляд, но я не могу. Вместо этого смотрю ему в глаза, копаясь в воспоминаниях прошлой ночи. Торрен. Таблетки. Потом Шон…
Я отшатываюсь, мои глаза расширяются. Леви прикусывает губу и медленно кивает. Я мотаю головой влево-вправо.
— Нет… — выдыхаю я. Не может быть. Это не правда.
— Да, и твой гребаный бас-гитарист пытался его защитить. Собирался позволить ему это сделать.
Нет, Шон бы никогда так не поступил. Он всегда флиртовал, но он со всеми флиртует, а Торрен никому не позволил бы причинить мне боль.
— Да, Сав, — медленно говорит Леви. — Ты сказала ему «нет». Сопротивлялась. Если бы я не…
Он зажмуривается, его ноздри раздуваются, а челюсть сжимается так, что может треснуть.
— А потом гребаный Торрен пытался навалять мне за то, что я стащил с тебя этого мерзавца.
— Вероятно, он был в замешательстве, — быстро говорю я, и глаза Леви снова распахиваются. Не знаю, зачем мне защищать Торрена, но мне это нужно. — Вероятно, он не понимал, что происходит. Он был под наркотой. В замешательстве. Шон — брат Торрена. Он не знал.
— Саванна, — от мрачного тона Леви у меня по спине бегут мурашки. — Этому нет оправдания. Никакого. Ни поступку Торрена, ни, определенно, тому, что сделал Шон.
Властность в его голосе и скрывающееся за ней покровительственное отношение меня раздражают. Я хочу поспорить с ним, сказать, что он не знает ни Торрена, ни Шона. Что это не его дело. И он должен отступить.
Но потом вспоминаю кое-что еще.
С какой осторожностью Леви застегивал мне рубашку и шорты. Как он привел меня домой и остался, когда я его попросила. Уведите его отсюда, пока я его не убил. Как билось мое сердце…
Так что, я киваю.
— Ты прав, — соглашаюсь я. — Этому нет оправдания. Я поговорю с ним. Со всеми ними.
Он снова молчит, вглядываясь в мое лицо, нахмурив брови, пытаясь найти ложь. Я закатываю глаза и снова толкаю его в грудь.
— Я серьезно. Честно. Ты прав, и я поговорю с ними.
Солнце уже взошло, и комната наполнена утренним светом. От моего внимания не ускользнуло, что Леви по-прежнему сжимает меня в объятиях, несмотря на повышающуюся температуру. Он все еще обнимает меня, и я все еще позволяю ему. Это нервирует. Я не могу с ним сближаться, если мне снова придется прощаться.
— Я никогда не встаю так рано, — говорю я с натянутой ухмылкой. — Хочешь сходить за оладьями?
Глава 11
САВАННА
— Как в тебя все это влезет?
Леви с любопытством разглядывает мою гигантскую стопку оладий с шоколадной крошкой. Его голова склонена набок, а губы изогнулись в милой ошеломленной улыбке. Я засовываю в рот еще одну порцию и разговариваю, пока жую, только чтобы увидеть, как он морщится от отвращения.
— Легко, — бормочу я, но тут же сдерживаю смешок, потому что он выглядит совершенно потрясенным. Я сглатываю, затем отпиваю воды из стакана. — Я голодная, а это вкусно. Лучше, чем вон то.
Киваю на его тарелку — вегетарианский омлет из яичного белка и пшеничный тост — затем смотрю на него с отвращением. Он смеется, и я закатываю глаза, засовывая в рот очередную большую порцию.
— Ну, как универ? Тебе нравится?
Прежде чем ответить, он заканчивает жевать, сглатывает, затем делает глоток апельсинового сока и вытирает рот салфеткой. Я прищуриваюсь, глядя на него, и он ухмыляется. Какая правильная маленькая пиписька.
— Да, наверное. — Леви пожимает плечами с искренней улыбкой. — В смысле, это та же учеба, но здорово жить в кампусе, встречаться с людьми и все такое.
Хочу спросить, что это за люди. Девушки?
Хочу спросить, есть ли у него девушка, но на самом деле не жажду знать ответ, поэтому не позволяю этому вопросу сорваться с языка. Прошлой ночью мы, кажется, целовались. Или, по крайней мере, я думаю, что целовала его. Назовите меня эгоистичной сукой, но я не хочу, чтобы что-то разрушило эти воспоминания, даже если оно было очередным плодом моего одурманенного воображения. Поэтому, вместо того, чтобы удовлетворить свое любопытство, я делаю то, что умею лучше всего: дразню.
— Уверен, что с тобой все в порядке вдали от отца Купера? Твоя мама уже переехала к тебе в общагу?
— Мой папа не священник, Сав.
Тон у него раздраженный, но фальшивый. Он забавляется. От этого я сажусь немного прямее.
— Как скажешь. — Я пихаю в рот еще оладий и нахально ухмыляюсь. — Одна фигня.
Леви смеется и качает головой.
— Маме пришлось привыкнуть, но это все равно не имеет значения. Мне нравится, где я нахожусь, и это не их дело.
Мои глаза расширяются от удивления, а губы слегка приоткрываются. Не хочу драматизировать, но мне приходится проглотить изумленный вдох. Леви никогда не смел ослушаться своих родителей. По крайней мере, не так открыто.
Вообще-то, теперь, задумавшись об этом, я почти уверена, что была единственным правилом, которое он когда-либо нарушал. И нарушал неоднократно, несмотря на последствия.
Я делаю еще один глоток воды, прежде чем подтолкнуть.
— Удивительно, что ты в Университете Северной Каролины, а не в каком-то модном частном колледже веры Иисусовой, где учат идти по стопам отца Купера.
— Они пытались. Я сказал «нет». В Университете Северной Каролины лучшая программа в области инженерии, и я получил там стипендию, так что не нуждался в их деньгах.
Я смотрю круглыми глазами и моргаю. Когда он отрывает взгляд от своей тарелки и видит мое лицо, то громко смеется.
— Что? Перестань смотреть на меня так, будто в мое тело вселился кто-то другой.
— Я просто удивлена, только и всего. Открыто бросить вызов родителям? Отказаться идти по стопам религиозной жизни ради того, чтобы пойти на вечеринку с однокурсниками? Кто ты вообще такой, Леви Купер?
Он закатывает глаза, на губах играет задорная улыбка, а уши заливает розовый румянец.
— Сав, с тех пор, как ты ушла, многое изменилось.
Орудуя ножом и вилкой, он отделяет
