Всё равно будешь моей (СИ) - Катаева Татьяна Анатольевна
Ещё несколько раз мы возвращались к барной стойке, несколько раз пили. Но большую часть ночи мы провели на танцполе, и почти все время не отлипая друг от друга.
Клуб мы покинули около трёх утра. Ещё час ехали на яхту Макса. Он без проблем разрешает ею пользоваться, когда надо. На яхте я планирую встретить с Мирославой рассвет. Для этого я заранее на палубе подготовил шампанское, плед и подушки. Сейчас же ещё слишком рано, рассвет наступит часа через три. Мёрзнуть одувану я не дам. Мы снова спускаемся в каюту. Мира не пьяная, и это скорее моя заслуга, потому что я не давал ей много выпить. Не хочу, чтобы наш рассвет она вспоминала сидя над унитазом.
В каюте тепло, Мира снимает худи, я снимаю куртку. Мы легонько перекусываем фруктами, и решаем включить фильм, чтобы убить время до рассвета. Но с того фильма, я не вижу ни одного эпизода. Первые пять минут я смотрю на Миру. А она вовсю смотрит на экран телевизора. А как только она чувствует взгляд, поворачивается ко мне и смущённо улыбается.
Мне, наверное, никогда не перестанет нравиться её смущение.
— Поцелуй меня, — скорее шепчет она, чем говорит.
Я наклоняюсь и молниеносно получаю разряд двести двадцать. Губы прилипают к ее, и язык врывается в рот. С этой самой секунды я перестал себя контролировать. То ли алкоголь, то ли воздействие самой Миры на меня, но что-то с этого срывает меня с якорей.
Я подхватываю её на руки, она автоматом обхватывает бедра. Её юбка тот час задирается, а ноги оголяются. Я каждую секунду напоминаю себе, что спешить не стоит, что Мира ещё девственница, что мне нельзя её пугать и давить на неё. Но это безрезультатно. Потому что минут через пять таких поцелуев, я уже даже не помню, как меня зовут. Не то, чтобы какие-то правила вспоминать.
Одуван стонет мне в губы, и сильнее вжимается в мой стояк. Я трогаю её грудь через топ. Но это не мешает пьянеть и сходит с ума ещё больше. Мне нужно оторваться от неё, потому что руки уже сами опускаются к её трусикам.
Я прерываю поцелуй с трудом, и сразу в глазах. В Миры туман, такой же, как у меня. Она тяжело дышит, щеки красные от моего взгляда, но не отворачивается, и не просит отпустить её.
— Мира, — хриплю я. Голос сел и не слушается меня. — Мне остановиться?
Проходит, кажись целая вечность, пока она молчит. На секунду она закрывает глаза, о чем-то думает, и лишь потом отвечает.
— Нет.
В душе у меня поёт целых хор. Та где там. Оркестр. Я и сам бы, что-нибудь спел, если бы мог думать о чём-то кроме её тела.
— Ты мне веришь? — все, на что хватает сил, спросить.
— Верю, — шепчет.
Она мне верит. Вот только себе верю ли я? Но об этом я подумаю потом. Потому что в эту же секунду я не могу себя больше останавливать.
Я ставлю Миру на ноги, сам же отхожу на шаг. Я должен остановить себя. Должен. Но не могу. Подхожу к ней и расстёгиваю её юбку. Приложив немного усилий, она спокойно падает на пол. Мира остаётся в одних чулках. Боже, она ещё и в чулках, не в колготках. Я точно сойду с ума сегодня. А дальше я замираю. Снять топ не решаюсь, ведь тогда я увижу её грудь и...
Мира сама берёт топ и снимает его с себя. Красивая грудь освобождается от ткани, и с лёгкостью возвращается назад. На инстинктах стаскиваю с себя футболку. Штаны пока не трогаю. Снова начинаю целовать губы моей Миры, моей вселенной.
Рука находит её сосок, и делают пару круговых оборотов. Вторая же рука опускается на попу. Пальцы покалывают, так хочется нырнуть в трусики. Но ещё держусь.
Держусь ли?
Потому что снова подхватываю Миру на руки, и прижимаю к стене. Отрываюсь от губ, и спускаюсь ниже к шее. К груди дотянутся не получается, не удобно. Поэтому я возвращаюсь к губам, а руки кладу на бёдра.
Сердце моё Бах. Бах. Бах.
Пальцами веду к её промежности. Вот я уже под трусами, но дотронутся, боюсь. Пока Мира не начинает ещё больше ёрничать и скулить мне в губы.
Она же тоже этого хочет? Хочет?
Дотрагиваюсь до её складок. Боже, она не то, что мокрая. Она пиздец тут какая. Глажу, нажимаю, но входить не решаюсь. Лишь наоборот разрываю поцелуй и снова смотрю в её глаза. Я должен видеть, что она хочет того, что и я.
В её глазах сейчас столько порока, что даже не приходится сомневаться — хочет.
Кладу её на кровать. Сам расстёгиваю молнию на джинсах, и стягиваю их вниз. Выравниваюсь. Мира осматривает меня, начиная от глаз, и спускается всё ниже, и ниже. Меня дурманит от её взгляда. Никто так никогда на меня не смотрел. Знаю, что тело у меня в отличной физической форме. Член не маленький. Мышцы, пресс. Но то как она смотрит, сводит с ума.
Ложусь рядом с ней, и чтоб не дать времени ни ей, ни себе, думать, сразу же начинаю целовать. Руки Миры тоже блуждают по моему телу. Она трогает живот, грудь, и что ещё больше всего возбуждает (хотя куда уж больше), она запускает свои руки в мои волосы.
Отрываюсь от губ, и сразу же к груди. Я не хочу её пугать, но и себя уже остановить не могу. Я беру её сосок и провожу по нему языком. Влажная дорожка остаётся от моего языка.
Пальцами ныряю под трусики, и вхожу в Миру одним пальцам. Одуван дрожит подо мной, её всю трясёт и она громко стонет. А я целую, целую, целую. Глажу между ног, вхожу медленно и легонько. Это тяжело делать, потому, что мне хочется залезть на неё, и почувствовать, как это быть внутри неё. Мне пиздец как этого хочется. И пока я целую её соски и трогаю между ног, мой одуван взрывается.
Голова одувана мечется то вправо, то влево, а потом резко запрокидывается вверх. Ногти она вгоняет мне в спину и сладко выпускает воздух с лёгких.
Я кайфую от её кайфа, и позорно кончаю себе в трусы. Приехали, называется.
Глава 20
Мирослава
Ток прошибает всё моё тело и разум. Кажется, что отключает меня полностью, но всё наоборот. Вместо крови, молнии по венам проходят. Мой тугой узел внизу живота, который появился после первого сна с Матвеем, наконец-то лопнул. Взорвался. Я вжимаю одну свою ладошку в покрывало, а второй хватаюсь за спину Матвея. Рот открывается и вместе с выдохом, из меня вылетает, что-то похожее на стон.
А потом, и вовсе падаю в теплый океан и купаюсь в нём.
Матвей поднимается ко мне и так смотрит. Я только сейчас понимаю, что произошло только что. Я вроде не была пьяная. Так, слегка кружилась голова. И то, мне кажется, я пьянела от его вкуса, а не от текилы. Краска ударяет в лицо и мне так стыдно. Что же он обо мне теперь подумает?
Ужас. Это провал.
— Я... мне...
Мой голос дрожит. И если честно, я не знаю, что сказать. Мне стыдно до ужаса. Так плохо, и так хорошо, мне никогда в жизни не было. Нет даже времени переварить, что произошло. Потому что это провал. Я помню близость Матвея с буфетчицей, и это не было похоже на нашу. Я ничего не умею.
И в эту секунду меня поражают собственные мысли. Мне стыдно перед Матвеем за преждевременный оргазм. А не за то, что у меня есть жених, а я с ним в постели. И за Рустама сейчас не думаю. Плевать на последствия, когда мне с Матвеем так хорошо. Я же люблю его, понимаю в эту секунду. Понимаю и принимаю тяжкий груз на сердце. Мы всё равно не сможем быть вместе. Но у нас есть ещё по семь записок. У нас есть ещё время насладиться моей свободой.
— Малыш, — как всегда, его хриплый голос, и возбуждает, и успокаивает одновременно. — Это было...
— Ужасно? Да? — перебиваю его я.
Матвей округляет сначала глаза, а потом подвигается ещё ближе ко мне. Его теплые руки трогают мою кожу лица. Заправляет волосы за ухо.
— Тебе не понравилось?
— Понравилось. Но тебе ведь нет?
— Что ты, одуван, это был лучший секс без секса в моей жизни. Это было круче и ярче.
Только сейчас замечаю его мокрые трусы. Он тоже... Боже, он тоже, как и я, взорвался. Щеки горят, но куда уж сильнее.
— Пошли в душ, — настаивает Горский.
— Давай по отдельности, хорошо?
— Беги тогда первая. Я подожду.
