Чужие - Фло Ренцен
Он идет рядом со мной, не зная, как я полагаю, куда мы направляемся — иначе на кой ляд переться на Алекс? Когда его тут чуть не снес Миха, он тоже туда бежал.
Я оказываюсь неправа. Полностью ушла в ощущения и рассуждения — не сразу догоняю, что мы стоим на входе куда-то, и я показываю кому-то 2G, даже не зная, куда вхожу.
Он привел меня в Endlos. Бесконечный. Эндлос. Похоже, не я одна заметила весь этот прикол с бесконечностью. Хотя Эндлос был здесь, кажется, задолго до Плюшки.
Обычный берлинский бар, про какие говорят: мило, уютно и много картинок на стенах, пиво недорогое, а бармены веселые, радушные, нагловатые и совсем чуток хамят.
По-видимому, воскресенье после обеда — время нестандартное: нам достается один из свободных столиков, расставленных теперь друг от друга на «пионерском» расстоянии. Подходят к нам не сразу, будто дают время разложиться — как внешне, так и внутренне.
Усаживаемся и разглядываем друг друга — он меня — исподлобья, я его — слегка склонив набок голову.
— А… — начинаю.
— Рик, — ворчит он.
Похоже, все еще злится, что не дала ему представиться только что. Или раньше. Или вообще, что посмела принять за него решение, отшив репортера на Плюшке.
Подавляю в себе желание прыснуть со смеху: он смотрит на меня угрюмо, почти опасливо. Мне тут же становится его немного жалко, я улыбаюсь и киваю. При этом произношу тихонько, даже бережно:
— Рик. Ри-ик.
Теперь у «моего» незнакомца есть имя. Мне не жаль рассеять туман загадочной неизвестности — разве не за этим я приехала?
«Рик» звучит почти, как «рык». Что ж, подходит.
Замечаю в его взгляде недоверие. Он разглядывает меня, будто ждет подвоха или отрицательной реакции.
Догадываюсь:
— Рик — твое настоящее имя?
Форменно вижу, как он ощетинивается. А, впрочем, ладно — мы не в полиции и не в банке. Спешу успокоить:
— Мне нравится.
Он расслабляется, смотрит на меня выжидающе. Я что-то забыла? Ах, да…
— Катарина.
— Катарина… — мгновенно произносит он вслед за мной своим хрипловатым голосом. Безэмоционально вроде, но что-то в этом есть.
— Кати.
— Кати.
Подавать руку при знакомстве нынче не комильфо. Видимо, я тоже отвыкла и момент для этого упущен.
Что ж, тогда сунуть ему под нос кулачок, чтобы «кулачками» вместе стукнуться? Еще сильнее закусываю губы — подавить, затолкнуть обратно взбудораженный смех: ничего, что мы с ним… эм-м-м… уже сталкивались… другими частями тела?.. Да чтоб тебя…
— Будем знакомы.
— Будем.
В наш канон вливается вопрос о том, что мы будем пить — это подошел один из таких веселых, радушно-хамоватых барменов или подхват его.
Он… Рик — черт, странно, аж щекочет, но прикольно — хотел бы заказать нам по пиву и отделаться, я же вижу. Но он проявляет минимум вежливости — выдерживает крохотную паузу, тем самым предоставляя мне возможность отплатить ему за вежливость и подтвердить самой, что мне хочется этого самого пива. Но зря — я спрашиваю себе не пиво, а Лилле. Не потому, что так его люблю и не потому, что стерва. И точно не потому, что «не даю» за пиво. Просто меня несет — хочу его подначить. Не ошибаюсь: у него на лице появляется некое недовольное недоумение. Может, ему это дорого? Да мало ли. Никто не заставлял предлагать мне встречу, вести гулять и угощать. Никто не заставлял. А раз уж вывел — пеняй на себя.
Но он смотрит на меня, а затем берет себе… то же самое.
— А тут неплохо, — замечаю, чтобы сказать что-нибудь. — Часто бываешь тут?
— Не-а. В первый раз.
— Тебе и правда каждый день час добираться?
— Когда как.
Вот так — я не спрашиваю, где он живет, он не отвечает. Может, вообще не живет нигде. Мысль эта странным образом подхлестывает, четко вписывается в эти дебильные разговорные спотыкания, во время которых мы необъяснимым образом подначиваем друг друга.
Потом нам все приносят. Теперь надо чокнуться, сказать тост за знакомство? Он ничего не собирается говорить, а я — тем более. И все-таки чокаемся друг с другом мы синхронно, синхронно отпиваем, он — будто пьет это за завтраком-обедом-ужином. В мужской компании любой, кого заставили бы попробовать, наверняка скривился бы от этого «компота». Но Рик пьет его спокойно и непринужденно, слегка прищурившись и невзначай облизывая губы. Ни тени недовольства — и ни намека на пошлость.
Я не намерена сдерживать вопроса, который так и рвется из меня наружу, как не привыкла сдерживаться с ним ни в чем:
— Рик, а почему ты не взял себе пива?
— Потом узнаешь, — спокойно отвечает он.
Ответ мне нравится.
Ой, а я ведь, кажется, преодолела барьер — не только снова сказала ему на «ты», но даже по имени назвала.
— Вкусно, — замечает он.
«Не хуже, чем я делаю» — хочется сказать мне, но я просто говорю:
— Мг-м.
Он опрокидывает аперитив со стремительностью шота. Остается пьяная тепличная клубника в кубиках льда, бесстыже-красная, выросшая, как под увеличительным стеклом. Прищурив на меня один глаз, он с хрустом грызет и клубнику, и кубики. Вот догрызет свое, потом примется за мой аперитив, если не справлюсь с ним первее. Затем сгрызет бокалы. И не останется ни выпивки, ни бокалов, зато останусь я.
Так кто сейчас установил свои правила? Или вся эта игра — без правил?
Ах, да… и если я только что утверждала, что «не возбуждена», то, в таком разе, где она сейчас, та «я»?..
Не знаю, где, а Рик, похоже, знает: находит рукой мою руку. Берет меня за руку и поднимает из-за столика.
— Нам пора, — поясняет он — мне ли, бармену ли, с которым доверительно
