Я не вернусь (СИ) - Тина Милош
Моя мама приехала через несколько часов и была со мной целый день, пока меня возили из кабинета в кабинет… Но сначала я стала кричать, что хочу узнать про ребенка. Именно кричать, потому что негативные эмоции внутри просто зашкаливали, и руки у меня тряслись не от боли, а от страха.
Малыш не выжил… Очень тяжело подробно останавливаться на этой аварии и всем тем, что с ней связано. Для меня это настолько глобальная и одновременно печальная тема, что к ней нужен особый подход. Возможно, должно пройти еще какое-то время, прежде чем я смогу разложить все по полочкам. Когда-нибудь потом я, наверное, смогу вновь вернуться к этой теме и проанализировать ее, а сейчас я по сей день иногда задаюсь вопросом: «Почему это случилось именно со мной?» А тогда эта мысль вообще не выходила у меня из головы. Я сделала только один вывод из этого — надо было собирать чемодан и ехать в Гамбург, едва тест выдал две полоски. А я осталась… В случившемся только вина. И теперь я не забываю об этом ни на секунду.
Я сейчас не могу точно сказать, как смогла себя настроить на ту действительно титаническую работу, чтобы восстановиться. Да, я очень рано встала на ноги — гораздо раньше, чем должно было случиться по разрешению докторов, и это как раз-таки результат собственной работы над собой. Не хирургов, реабилитологов и других специалистов, а вот именно мой, собственный. У меня не было ни малейшего желания оставаться в пределах комнаты со своим горем. Я очень хотела поскорее уехать. Даже сама удивлялась — силы воли у меня отродясь не было, а тут я как умалишенная занималась физическими упражнениями по несколько раз на дню. И результат себя оправдал. Но это было много позже, а тогда…
На следующий день после аварии, точнее, поздно вечером прилетели Таня с Иваром, и у нас с ними состоялась увлекательнейшая беседа под неодобрительные взгляды медсестер, которые пустили в столь поздний час посетителей.
И впервые в жизни я прислушалась к чужим словам. Может, просто не ожидала, что в этом мире у меня есть такие друзья, которые из одной страны в другую за сутки приедут. А они чьим-то частным самолетом прилетели. Даже не знаю, поступила бы я точно так же в отношении к ним. Сейчас бы точно поступила, а тогда…? Не знаю.
В общем, поговорили мы. О Паше, об аварии. Обо всем. Я тогда плакала, слезы катились, не переставая.
— Я его люблю, — задыхаясь от рыданий, говорила я.
— Люблю, люблю… — со злостью передразнил Ивар. — Туплю! Вон до чего твоя любовь довела!
Знаете, если я себя и ненавижу за что-то до глубины души, то именно за эти свои мысли в первое время после аварии, когда еще не осознала все как следует. Я никак не могла поверить в то, что малыша, моего малыша, Пашиного сына, маленького Петеньки — больше нет. Наверное, здесь играет ключевую роль посттравматический шок — потому что в большей степени я думала не об аварии и ее последствиях, а о Паше.
Паша… Я никогда не думала, что он сможет поступить настолько низко и грязно. Никакие переломы не сравняться с той болью, которую причинил тогда этот его поступок, фактически предательство… Какое по счету?
Паша пришел ко мне в больницу аж через три дня после аварии. Причем не сам пришел, а ведомый за воротник Лешей. С разбитым лицом и колоритным фингалом, и впервые за все время не было его жаль. Более того, мне самой захотелось его убить. Медленно, чтобы мучился… Когда-то на работе он сильно поранил палец — тяпнул ножом прямо до кости. Я все дела бросила и примчалась к нему. А когда он с поломанной рукой в больнице лежал? Каждый день ходила туда, как на работу. Он же ко мне пришел один-единственный раз и только для того, чтобы убедиться в том, что я действительно попала под машину. И все…
Как же я тогда рыдала! Я буквально захлебывалась слезами. Меня раздирал на части его поступок. И даже успокоительное, которое мне вкололи, не помогло. Истерика не прекращалась до вечера. Все последующие дни я рыдала беззвучно. Крики были внутри, там, где сердце.
Паша сказал, что снова встречается опять с Леной. О как…
У вас когда-нибудь вырывали зуб без анестезии? У меня вот так вырвали из груди сердце — наживую, без наркоза. Это было не просто больно. Это было ударом в солнечное сплетение. Когда я сделала вдох, то выдохнуть уже не смогла. Я не знала, как жить дальше — без Паши, потому что теперь понимала — это навсегда. Я не знала, что будет с моей жизнью. Что будет с моими ногами. Вообще ничего не знала.
Мама успокаивала меня и всячески отговаривала от попыток связаться с Павликом. А я звонила ему, в соц. сетях что-то писала. Все надеялась, что он одумается. Но все мои попытки были стуком в бетонную стену. Черт, ну даже если Паша поверил в то, что я не была беременна — уже не важно, но! Он же мог хотя бы позвонить — спросить о том, как мое здоровье. После всего, что между нами было… Выкинул меня из своей жизни, как использованную тряпку. А я ждала… все то время, когда училась заново ходить — я ждала, что он позвонит. Да, хотя бы позвонит… Не-а. Не случилось такого.
Нина Владимировна звонила несколько раз в больницу — видимо, хотела быть уверена, что ребенка действительно больше нет — и как следствие, нас с ее сыном больше ничего не связывает. Я даже представляю, как она макарену танцевала от радости, что смогла от меня избавиться — ей было не важно, каким способом. Главное — результат. А Пашин взгляд, полный облегчения, мол, как хорошо, что я попала под машину — и к черту травмы, к черту ребенка — главное, что мать теперь одобряет новую девушку. Его последний взгляд я запомнила навсегда. Если он тогда и желал чего-то очень сильно — так это того, чтобы мать была довольна. Знаете, есть такие мгновения, которые запоминаются на всю оставшуюся жизнь. Которые выворачивают душу наизнанку. Этот взгляд я никогда не забуду. Он отпечатался на сердце как клеймо.
16
Наверняка кто-то задумается — а зачем такого урода любить? Не знаю. Чувства не поддаются ни логике, ни объяснению. Например, есть
