Марат. Любить вопреки (СИ) - Аверина Екатерина "Кара"

Глава 23. Неожиданная находка

Глава 23. Неожиданная находка

Аврора

— Аврора, тебе надо есть! — настаивает мать.

Да, я знаю. И есть, и пить, а еще двигаться, ходить к врачу, ездить в новый университет, так как от заочного я пока отказалась, и посещать психолога.

Никто даже не думал давать

мне передышку после расставания с Маратом. Мия откуда-то узнала, что он вторую неделю лежит в больнице с воспалением легких и пролежит там еще как минимум столько же. Совсем один. У меня есть она. Подруга, которая практически поселилась у нас, в страхе, что я сорвусь и что-нибудь с собой сделаю.

Первые трое суток боль была настолько сильной, что я и сама думала — не справлюсь. Ребёнок внутри меня, часть Марата, часть нашей с ним любви стал якорем, удерживающим меня в этом мире. В мире, где у меня есть все и ничего нет. Пустота поселилась в центре груди и высасывает их меня жизнь. Я ковыряюсь в тарелке, кладу в рот кусок белого куриного мяса, запечённого с травами специального для меня, и мозг помнит, что это очень вкусно, но вкуса я не чувствую, будто ваты в рот набила. Стараюсь быстрее прожевать и проглотить вместе с очередным комом слез, которые здесь никто не понимает и не принимает кроме той же Мии.

— Погуляем? — предлагает подруга.

Наверное, мы погуляем. Да. Это ведь нормально, ходить по улице, дышать свежим воздухом. Для ребенка, опять же, полезно. И я киваю, отложив вилку. Даже половины не съела. Не могу. Меня тошнит и это не токсикоз. Это тоска не помещается внутри меня и требует выхода.

Мия гладит по спине, помогает встать, берет под руку и ведет в сторону лестницы все время придерживая, потому что сама я не могу. Спотыкаюсь все время, да и не вижу ничего перед собой. Глаза опять застилают слезы.

Нельзя о нем думать. Но я уже опять нарисовала себе его в палате под капельницей. Вспомнила все, что наговорила в ресторане. Ту боль, что взрывалась атомными снарядами в его глазах. Марат до последнего не верил, что это правда конец. Я тоже не верю. Я вижу его во сне. Ощущаю на губах его поцелуи с привкусом сигарет. Чувствую его горячие ладони на своей коже.

Заходим с Мией в спальню, я разворачиваюсь, обнимаю подругу и рыдаю уже в голос. Тут можно. Никто не будет упрекать и читать нотаций.

— Рори, — Мия обнимает в ответ, поглаживает по спине, и сама едва не плачет. — Зря я тебе сказала.

— Н-нет, — кручу головой. — Н-не з-зря.

Истерика забирает у меня все: дыхание, равновесие. Ноги становятся шарнирными. Он бы поднял сейчас на руки, уложил в кровать, лег рядом и шептал всякие успокоительные глупости. Мар не любит, когда я плачу. Он всегда теряется и злится на себя.

— М-мне так п-плохо без него, — выдавливаю из себя. — Т-так б-больно, — губы дрожат, слова даются с огромным трудом.

— Вижу, — всхлипывает подруга. — Ты сильная, слышишь? Я недавно поняла, что мы дружим, кажется, всю жизнь, а я тебя совсем не знала.

— Я не хочу быть сильной! — колени подгибаются, и я оседаю на пол.

Мия не может меня удержать. Она садится вместе со мной. Ладонями стирает бесконечный поток слез с моего лица, убирает за ухо мокрые пряди волос, а я реву еще громче, потому что этот жест опять напоминает его.

— Не хочу без него…. Не могу…

Подруга разворачивает меня боком к себе, обнимает, гладит и укачивает прямо на полу. Обвиваю руками живот. Начинаю медленно успокаиваться, но сил больше ни на что не осталось.

Поднимаюсь, делаю два шага до кровати, ложусь и закрываю глаза, моментально проваливаясь в сон. Хотя бы так я могу быть с тем, кому отдала свои сердце, душу и тело.

Просыпаюсь, когда за окном уже темно. Весь день проспала. Мия сидит за моим ноутбуком. За прозрачным стеклом, до середины покрытым морозным узором, валит снег. Белые, крупные хлопья подсвечивает уличными фонарями. Хочется выйти туда, сделать вдох, впустить в легкие немного свежести.

— Погуляем? — теперь я хрипло спрашиваю у подруги. Она вздрагивает, оглядывается и кивает, выдохнув с облегчением.

Одеваю первые попавшиеся тряпки из шкафа. Плевать, что это, лишь бы не заморозить малыша. Проходим с подругой через пустой коридор и холл. Выбираемся на улицу. Поднимаю голову, подставляя лицо снегу.

«Шарф где?» — сейчас бы ворчал Марат. — «И шапку забыла».

Снежинки падают на волосы и не тают. Холодно.

Поежившись и подцепив Мию под локоть, иду по двору, по хрустящему, свежему снегу. Думать о том, что скоро Новый год, мне не хочется. Очевидно, что в этом году праздника для меня не случится.

Я слушаю голос подруги. Она рассказывает, что забавного происходит в моем бывшем универе. Не трогает. Без Марата мне все равно, где учиться. Очное отделение помогает лишь не сойти с ума и хоть часть времени проводить подальше от семьи.

Мне ведь даже его фотографий не оставили. Телефон забрали, а ноутбук почистили от «следов Марата» айтишники отца. Его стерли из моей жизни, теперь пытаются стереть из памяти. Если бы я еще слушала психолога, что подобрал мне отец. Вернется из поездки, будет недоволен, что я не слушаю и не говорю на этих встречах.

— Слышишь? — Мия резко останавливается.

Удивленно смотрю на нее и невольно тоже начинаю прислушиваться. Через шум проезжающей по улице машины, через стук голых веток, в которых запутался холодный ветер, пробивается жалобный плач явно маленькой собачки.

Торопливо идем на звук, всматриваясь в темноту вдоль забора. Как назло, ни у меня, ни у Мии нет с собой телефона, чтобы подсветить. Малыш продолжает надрывно, жалобно скулить, заставляя нас ускориться.

Проходим практически весь двор. Там, где находится заветная калитка, через которую я сбегала к Марату, в сетчатой части в самом низу запутался шерстяной комок.

— Боже, как ты сюда попал? — кидаюсь к нему, покрасневшими пальцами раскидываю снег. Мия помогает с куском дурацкой сетки и нам удается распутать испуганного, продрогшего щенка с коричневыми висячими ушками и смешным хвостиком такого же цвета. — Маленький, — засовываю его под куртку. — Какой же ты крошечный. Как ты тут оказался? Ты тоже совсем один, да?

— Может соседский? — предполагает подруга.

— Нет. У них бойцовские. Порвут. А он как-то пробрался сюда. Крошечка, — еще крепче прижимаю к себе лохматое тельце.

Несем его в мою комнату. Сажаем на пол и рассматриваем. Щеночек с перепугу делает лужу и двигает лохматую попу в сторону, виновато глядя на нас и прижав к себе ушки.

— Я его не отдам, — заявляю категорично.

— Он описал паркет, — смеется Мия.

— И что? Поможешь мне его искупать? А чем его кормить? — я не знаю, у меня никогда не было домашних животных.

— Давай для начала выясним, что это за зверь вообще, — подруга идет за телефоном, делает пару снимков и закидывает в поисковик. Нам тут же подкидывают еще множество фоток таких же очаровательных щенков, а также название породы — Бигль.

Я тем более не понимаю, как эта кроха оказалась у нас во дворе, но отдавать я его не намерена!

Мы купаем его в пластиковом тазу, заворачиваем в мое полотенце. Пока я прижимаю вновь дрожащего щенка к себе, Мия уходит на кухню за теплым молоком. Ставит перед малышом блюдце. Пёсик неуклюже, совсем неуверенно подходит, принюхивается. Пытается встряхнуться, как делают это большие собаки, путается в лапках, падает, забавно пискнув. Тут же поднимается и начинает лакать молоко.

— А если он чей-то? Породистый ведь, — Мия вместе со мной наблюдает за тем, как у щенка смешно раздувается пузо, пока он ест.

— Его бросили в мороз на улице! Значит, его никто не собирался любить. А мы будем, — глажу пальчиками свой живот. — Когда малыш родится, у него уже будет один настоящий друг. Папу ведь забрали… — в горле снова встает ком и слез.

Глава 24. Сюрприз

Глава 24. Сюрприз