Натурщица - Олег Юрьевич Рой
— Ну, если на любой вкус, — улыбнулась Сима. — А с корицей можно?
— Конечно, — немного удивленно ответил Алекс. — Надо же, я сам очень люблю кофе именно с корицей. Сегодня прохладно, а это сочетание так отлично согревает…
И он принялся уютно колдовать на кухне.
Пили кофе на диванчике, рядом с которым стоял небольшой овальный столик. «Как в музее, — подумала Сима. — Нет, даже лучше».
Но вслух ничего не сказала, боясь что-нибудь «ляпнуть». Все же обстановка немного подавляла ее — отчетливо чувствовался дух совершенно иного уровня жизни, который впитался буквально в каждый предмет интерьера, в каждую складку ткани да даже в самый воздух. И Сима ощутила, что она недотягивает до этого уровня. Интересно, а как-то вообще можно до него дотянуться? Или права ее коллега на самой первой ее работе в Москве, в парикмахерской Выхино? Которая сказала, что можно вывезти человека из деревни, но нельзя вывести деревню из человека…
Пили кофе практически молча. Сима заметила — нет, даже кожей почувствовала, что Алекс почему-то вновь занервничал. Тем более и пауза затянулась — их чашки уже опустели, и повисла неловкая тишина.
— Может быть, попробуем… — он кашлянул, — приступить к работе?
— Ох, да, — встрепенулась Сима. — Извините…
— Да за что же, — покачал головой художник.
— Наверное, я долго кофе пью… А где у вас тут можно… — она поискала глазами ширму, — переодеться?
— Переодеться? — переспросил Алекс. — А во что вы хотите?
— Ну… — растерялась Сима. — Снять это… Ну, все это. То, что на мне…
Она покраснела.
Видя это, художник тоже смутился:
— А, вы имеете в виду… Нет, я… Вы знаете, сегодня… Я бы хотел попросить вас сегодня позировать мне не… То есть одетой. В том, в чем пришли. И этот палантин ваш чудесный. Он по цвету так хорошо сочетается с цветом вашего платья — такой сложный и богатый оттенок…
Сима заметно выдохнула и даже негромко рассмеялась от облегчения:
— Ну конечно! Вы только скажите мне, куда сесть.
— Да вот на диван и садитесь! — И он кивнул ей в сторону диванчика, на котором они только что попивали кофе. — И сидите, как вам удобно, не думайте ни о чем.
Но Сима не могла не думать. Напротив, мысли закружились в ней роем. Да, сначала она обрадовалась, что не придется раздеваться. Но он вновь поставил ее в тупик. Спросить ли его, почему он в студии написал не ее саму, а стул с халатом? И не произойдет ли сейчас то же самое? Нет, наверное, это будет бестактно. Скорее всего, все это для него что-то да значит. Да и со здоровьем у него, кажется, неполадки. А какие? Он так странно нервничал тогда. На первый взгляд без причины. Но Сима прекрасно понимала, что без причины не бывает ничего, так же, как и дыма без огня.
Ладно, это все равно, наверно, выяснится. Или нет? Пока она раздумывала, Алекс установил напротив дивана, поодаль, мольберт, поставил на него свежий холст. Не очень большой. Подошел, глядя куда-то в пространство, отстраненно, и поправил на Симе палантин, точно на манекене. Забавное ощущение. Она чувствовала легкие прикосновения его пальцев, и от них по ее телу разбегался веер щекотных мурашек, а где-то внизу живота сделалось тепло.
«Прикасайся ко мне еще», — подумала она, но, конечно же, вслух этого не сказала.
Как тогда, в студии «Четвертое место», она незаметно наблюдала за ним. А он вел себя так же странно, как и тогда, — смотрел словно не на натуру, а куда-то в пространство, видя там то, чего не видела она. Потому что это невозможно увидеть глазами…
Он прикусывал кончик деревянной ручки кисти и периодически касался ею холста. И если сначала движения его были осмысленными и какое-то время, судя по всему, он увлеченно работал, но потом все чаще стал потерянно застывать, словно и впрямь переставал понимать, где находится.
Но это бы ладно. Сима видела, что художнику по непонятной ей причине с каждой минутой становится все хуже. Началась какая-то странность с его дыханием. Он не просто тяжело дышал, а с трудом втягивал воздух сквозь зубы, точно тот стал вдруг густым или горячим и причинял ему физическую боль. Алекс морщился, сглатывал, потирал шею, оттягивал ворот рубашки. Иногда присаживался отдохнуть, точно ему отказывали ноги.
«Вам нехорошо? — вертелось на языке у Симы. — Может быть, окно открыть? Водички дать?»
Но она не успела. Внезапно у Алекса, видимо, случилось что-то вроде приступа — он с трудом сделал несколько шагов до кресла и буквально рухнул в него.
«Дура, конечно, ему нехорошо, что тут было спрашивать, все же понятно!» — обругала себя Сима, поспешно бросаясь к окну.
Повернула ручку, рванула створку пошире и вернулась к Алексу — побледневшему, с крупными каплями пота на лбу. Господи, какой бледный, что же делать?!
Она быстро расстегнула верхнюю пуговицу его рубашки, приложила ладонь ко лбу. Лоб холодный, покрыт испариной.
Она метнулась в кухонную зону, оторвала кусок от стоявшего на столе рулона нетканого полотенца, смочила холодной водой, бегом вернулась обратно и приложила влажную ткань к его лбу, обтерла виски, шею, расстегнула еще одну пуговицу.
Мельком заметила надетый на шею художника нательный крест — большой, изумительной красоты, старинный, богатый. Но ей некогда было рассматривать его в подробностях — она пыталась привести Алекса в чувство — похлопывала по щекам и снова обтирала его лицо мокрой тканью.
«Может, «Скорую» вызвать?!»
— Алекс! — близкая к панике, позвала она. — Вы слышите меня?
Буквально через несколько секунд он несколько раз глубоко вздохнул, щеки его порозовели, и он открыл глаза.
— Может, «Скорую»? — робко и облегченно спросила она.
— Лучше… кофе, — пошутил он. — Не бойтесь, я… не припадочный. Пройдет. А кофе бы действительно хорошо.
— Сейчас, — кинулась Сима. — Я сварю. С корицей, да?
Хотя она и видела кофемашину впервые — видела, конечно, но не пользовалась, она прекрасно запомнила, что именно делал с ней Алекс. И откуда он брал капсулы, корицу и сахар — тоже. Вскоре аромат кофе перекрыл царившие доселе в мастерской запахи масляных красок.
— Сейчас… в норму только приду, и продолжим, — сказал Алекс. — М-м, кофе-то какой. На ноги любого поставит, не то что меня.
Он пытался шутить, и Сима снова смутилась.
— Может, вы голодный? — спохватилась она. — Я подумала… ну, может, это глупо — что у вас голодный обморок.
«Вы такой худой», — чуть не брякнула она, но прикусила язык — кажется, говорить о таком было бы бестактно. Но Сима поймала себя на непреодолимом желании приготовить ему что-нибудь вкусное. А
