Анна Берсенева - Флиртаника всерьез
– Я и говорю, глупости это.
– Почему я хотя бы «Скорую» не вызвал! – с отчаянием воскликнул Глеб.
– Я ж тебе сказал: охранник вызовет. Дверь в офисе открылась, как раз когда мы с тобой сваливали. Ты не видел, что ли?
– Ничего я не видел…
– Вот и хорошо, что ничего не видел. Так всем и говори.
Глебу было так тошно, что он не нашел в себе сил возражать. Да и как возражать? Хоть он и говорил, что Колька якобы не считает его за человека, но сам ведь прекрасно знал, что это неправда. Он был Кольке очень близким человеком. Иногда ему казалось, что у его друга и нет никого ближе, хотя странно было так думать о взрослом мужчине – муже, сыне и отце семейства.
Возражать он не стал, но все-таки твердо знал, что выгораживать себя, конечно, не станет. Не потому, что был как-нибудь особенно бесстрашен или справедлив. Бесстрашие было последним качеством, которое ему было присуще, а о справедливости он и вовсе никогда не задумывался. Не было такого понятия в том стройном и свободном киберпространстве, в котором еще совсем недавно проходила его жизнь.
– Ложись спать, Коль, – вздохнув, сказал Глеб. – Я тебе на диване постелю.
– Не надо, – махнул рукой Колька. – Домой поеду.
Глеб не стал его удерживать. В Колькином голосе неожиданно прозвучали беспомощные нотки. Как будто он понимал, что каждая ночь, проведенная под родным кровом, может оказаться последней. Да и не как будто – это было так, и он в самом деле понимал это. И Глеб понимал тоже.
Глава 10
– Значит, Николай Павлович, вы утверждаете, что Северский ударил вас первым?
Голос у следователя был усталый, и эта усталость казалась Кольке какой-то нарочитой. Так же, как и седые виски, и прямой взгляд, и картинное благородство всех черт этого немолодого человека. Ему казалось, что это не следователь, а актер из старого советского фильма про строгую, но справедливую милицию.
Вопросы этот благородный герой с усталым взглядом тем не менее задавал такие, чтобы гражданин Иванцов запутался в ответах.
– Я не утверждаю, что он первым ударил, – сказал Колька. – Он меня обозвал.
– Кем обозвал?
– Кем – не помню. По-матерному.
– Вы никогда не слышали мата? – усмехнулся следователь.
– Слышал.
– И утверждаете, что матерное слово привело вас в состояние аффекта?
– Утверждаю. Я не люблю, чтобы меня оскорбляли. Один раз стерпишь, другой раз на голову наср… В смысле, испражнятся.
Этот разговор, длящийся уже второй час, казался ему совершенно бессмысленным. Следователь задавал каждый вопрос раз по десять, только в разных вариантах, а Колька снова и снова отвечал на эти повторяющиеся вопросы и ни на секунду не позволял себе расслабиться, чтобы не ляпнуть ненароком что-нибудь такое, что еще больше осложнило бы его положение. Хотя осложнить его еще больше было уже трудно.
– А Глеба Романовича Станкевича Северский тоже оскорбил?
– Глеб Романович не принимал участия в драке, – тупо, тоже уже в который раз, повторил Колька.
– Почему? Ведь Северский оскорбил и его.
– Он не умеет драться. И он не собирался драться.
– А вы собирались?
– И я не собирался. Но Северский меня оскорбил.
Сказка про белого бычка пошла по новому кругу. Кажется, и следователю это наконец надоело. Или просто он понял, что ничего путного из допрашиваемого больше не выжмешь.
– Подпишите протокол, Иванцов, – сказал он. – И вот здесь распишитесь.
– А вот здесь – это что? – насторожился Колька.
– Подписка о невыезде.
Колька оторопело смотрел на белеющий перед ним листок. Когда его привели в этот кабинет, он был уверен, что выйдет отсюда только в тюремную камеру.
– О невыезде? – дрогнув горлом, переспросил он.
– Да. Хотите оспорить?
– Н-не хочу.
Колька и предположить не мог, что за убийство человека, пусть и совершенное в состоянии сомнительного аффекта, можно отделаться подпиской о невыезде! Ну, разве что дать бешеную взятку. Но он-то никакой взятки не давал. Он просто сел в милицейскую машину, как потребовали явившиеся за ним дюжие милиционеры, и поехал сюда, в райотдел. А что ему оставалось?
Наверное, растерянность так явственно читалась на его лице и чувствовалась даже в дрожании шариковой ручки, которую он сжимал двумя пальцами, как насекомое, и все не мог подписать бумагу, – что следователь сказал:
– Моли Бога, чтоб выжил он.
– А… он разве?.. – не веря своим ушам, просипел Колька.
– Пока живой. Что завтра будет, не знаю. И что через час, тоже не знаю. Без сознания он. В реанимации. Говорю же, моли Бога.
То, что Колька почувствовал, оказавшись на улице, было такой гремучей смесью радости, неверия и почему-то отчаяния, что ему показалось, он сейчас взорвется от происходящей у него внутри реакции. Однажды, еще в школе, он вместе с другими пацанами забрался в химкабинет и смешал в колбе все порошки и растворы, которые попались ему второпях под руку. Взрыва, как он мечтал, почему-то не произошло, но жидкость посветлела, потом потемнела, потом забурлила и рванулась в узкое горло колбы.
То же самое происходило сейчас и с ним. Все в нем бурлило, светлело, темнело и рвалось к самому горлу так, что лучше бы и правда взорвалось!
Колька похлопал себя по карманам в поисках телефона, вспомнил, что телефон ему взять с собой не дали… Где сейчас Глеб, он не знал. А узнать это надо было срочно! Что, если и ему задают сейчас дурацкие вопросы про то, слышал он или не слышал когда-нибудь матерные слова? Вряд ли Глебыч сумеет ответить на эти вопросы так, чтобы следователь от него отвязался, никогда он ничего такого не умел. И ведь он не знает главного – что этот чертов Северский жив, жив, хоть жизнь его и висит на волоске! На том же, на котором подвешена и его, Колькина, жизнь…
Засунув руки в карманы куртки, пригнув голову – ему всегда казалось, что от этого он приобретает форму подводной лодки и может развить немыслимую скорость, – Колька помчался домой.
– Иванцов, злиться будешь?
Галинка вышла навстречу мужу в прихожую. Она смотрела виновато. Конечно, в той мере, в какой могла на кого бы то ни было виновато смотреть.
– Мой любимый граненый стакан разбила? – хмыкнул Колька.
Он ответил жене в своем обычном духе просто по инерции: сейчас ему было совсем не до шуток.
– В Перу лечу.
– Вроде только что была.
– Во-первых, не только что, а три месяца назад. Во-вторых, не в Перу, а в Колумбии. В-третьих, знаешь, сколько билет до Южной Америки стоит? А мне очередной работодатель оплачивает.
Года два назад Колька еще интересовался, кто является очередным работодателем его жены, с какой стати он швыряет деньги на оплату ее дорогущих поездок, если про Перу и прочую Колумбию она может написать, не выходя из дому… Раньше он интересовался хотя бы, в какую страну она едет. Теперь это было ему все равно.
