Босиком по асфальту - Элеонора Фео

— Да. — Я спокойно улыбнулась. Не могу же я в самом деле отрицать то, что со мной происходило. Да и зачем? Мы правда хорошо проводили время тогда. — Частенько. Это было здорово. И, наверное, весело, — неуверенно добавила я, и мы рассмеялись.

— Но было правда весело. Особенно когда Саша начинал творить и говорить всякую ерунду.

— Ой, знаешь, у него и спустя годы это прекрасно получается.

Еще один глоток кофе, а за ним — только воздух с брызгами молока. Я приподняла стакан, чтобы убедиться, что он пуст, и отставила его от себя.

— А помнишь, как мы под его окном написали: «Саша — козлина»? — невозмутимо поинтересовалась Гита, а я едва не поперхнулась и громко рассмеялась, вспомнив, как, когда мне было пятнадцать и Саша чем-то обидел меня, мы подошли к его окнам и действительно нацарапали на стене девяти-этажного многоквартирного дома старым ключом эти слова. Окно Воскресенского очень удачно располагалось на первом этаже. Удачно для нас, конечно же, не для него.

Я рассмеялась так громко и сильно, что заболели щеки и выступили слезы. Пришлось достать зеркальце, чтобы аккуратно промокнуть уголки глаз кончиками пальцев, не испортив макияж. Гита тоже подхватила мой смех, и теперь мы хохотали вдвоем.

— Я только не помню, он вообще видел эту надпись?

Гита весело пожала плечами, приподнимая брови.

— А черт его знает.

Сейчас надписи не было. Уже лет пять как. Вскоре после того, как под его окном появились эти слова, начался капитальный ремонт фасада дома. Многоэтажку полностью перекрасили, и надпись скрылась за слоями краски. И вот что странно: факт покраски совершенно не отпечатался в памяти, потому что однажды, года три назад, проходя мимо этого дома, я любопытства ради свернула к окнам, за которыми когда-то была комната Саши, и, подойдя, принялась искать взглядом давно оставленные слова. Полминуты потребовалось, чтобы понять, почему я не могу их найти. Оставалось только хмыкнуть, развернуться и уйти прочь, против воли вспоминая, как мы с Гитой подходили к этим окнам и разговаривали с Воскресенским, когда он болел или по каким-то другим причинам не мог спуститься к нам на улицу.

— Глупо получилось.

— Надо было сфотографировать. Вот что по-настоящему глупо получилось — оставили такой шедевр и не задокументировали, — фыркнула Гита, глядя в сторону сцены, когда ее вниманием снова завладели ребята из кавер-группы.

— Нет, у меня где-то есть фотография, — нахмурилась я, копаясь в недрах собственной памяти. Фотография действительно есть. Где-то в бесконечном множестве других в облачном хранилище на двести гигабайт.

— О, отлично!

Я неловко улыбнулась.

— Не уверена, что у меня получится найти ее.

— Главное, что она есть, — деловито заключила Гита. — Найдется когда-нибудь потом.

— Когда-нибудь, лет через десять в лучшем случае.

— Тогда через десять лет тебе снова придется вспомнить о существовании Саши.

Эти слова были сказаны так легко и непринужденно, что я снова едва не поперхнулась воздухом.

— Боже, нет, — протяжно застонала я, заставив, однако, Гиту рассмеяться.

Вспоминать Воскресенского через десять лет… Надеюсь, не придется. Надеюсь, не придется вообще никогда. Раньше любые мысли о нем коробили меня невероятно, особенно если всплывали в голове сами собой. Если не являлись маленьким ответвлением нашего с Гитой разговора, что было вполне допустимо, а просто возникали как молния среди ясного неба. Расчерчивали сознание ломаной яркой полосой.

«Это такой бред», — думала я всегда. Фыркала и выбрасывала мысли о Саше из головы, моментально чувствуя странное отторжение.

Откуда бы ему взяться? Я не знала. И никогда не понимала, как моя прежняя симпатия к этому парню, которым я болела два с половиной года, вдруг, как по щелчку пальцев, превратилась в раздражение и отчужденность. Почему в один момент мы хотим внимания от человека и изнываем по нему, а в другой — нас уже тошнит от этого самого внимания, которое еще совсем недавно мы так сильно жаждали почувствовать хоть на одну секунду?

Я не понимала. Но это был именно мой случай.

Раньше.

Сейчас же я совершенно точно могла сказать, что эта неприязнь во мне пропала. Испарилась. Как завихрения пара над кружкой горячего чая, или прозрачное молоко тумана ранним летним утром, или лед в стакане холодного кофе. Растаяла, словно ее не было вовсе.

Да, порой он раздражал меня, но никакой неприязни не было. Не было ее, когда я встретила его в клубе, когда целовала его, когда принимала его ласку, когда мы разговаривали, лежа в постели после секса, и когда он провожал меня до площади вчера вечером.

Я ни на секунду не могла назвать то, что чувствовала по отношению к нему последние несколько дней, неприязнью.

Почему так? Не знаю. Я просто принимала это как факт и даже не собиралась думать о причинах.

— Хочу танцевать, — внезапно произнесла Гита и мягко закачала головой, будто подтанцовывая в такт песне, которую слышала только она одна.

— И петь. Господи, Гита, ты бы знала, как я хочу петь! — сказала я даже несмотря на то, что мой голос для этого совершенно не годился.

— Значит, будем петь. Петь и танцевать! — Она начала двигаться активнее, теперь качая не только головой, но и всем телом, насколько это было возможно, пока она сидела на скамейке. — И плевать на всех вокруг!

О да. Гита будет танцевать и орать песни, даже если вся остальная толпа станет шикать на нее и смотреть как на ненормальную. И если быть до конца честной, то я не буду от нее отставать. Действительно, так ли важно мнение других людей, если тебе хорошо как никогда раньше? Если ты чувствуешь себя живым. Живым и счастливым.

— Хочу Imagine Dragons. Или Maroon 5. Или Биби Рексу. Или хотя бы Эда Ширана, — произнесла я, вспоминая любимых исполнителей, песни которых я мурлыкала, пока принимала душ или наносила макияж перед зеркалом.

— Под Ширана не оторвешься. — Гита надула губы.

— Под Ширана надо пить холодный кофе. — Я подмигнула подруге, и она грустно улыбнулась, приподнимая свой опустевший стакан и глядя на мой, такой же пустой, на скамье рядом со мной.

— Тогда Ширан нам однозначно не подходит.

— Вообще вполне вероятно, что я погорячилась. Кто сказал, что они исполняют каверы на иностранные