Любовь вслепую - Вероника Мелан
Я беспрерывно терла лоб, чувствуя подступающее смятение. Мне будет тяжело следующие дни, недели, возможно, месяцы. Я опять вляпалась в любовь, я проиграла без боя – хорошо, если теперь Лейка не сольется до нуля.
Мне придется научиться без него жить, без Пью. Пропустить через себя его ложь, попробовать не спечься – пока я еще могла мыслить рационально, как тактик, как солдат, который знает, что, прежде чем страдать, нужно доползти до защитных стен.
Я приучала себя смотреть на нового Эггерта через «тяжело». Не стоит ему видеть, что его ненамеренный удар почти сломал мой остов – все верно, разнеженный человек чувствует боль десятикратно. И мне не хотелось слышать что-то похожее на «не драматизируй». Следующие слова я произнесла по возможности ровно.
– Теперь, когда ты получил то, что хотел, когда «инцидент исчерпан», ты отправишь меня домой?
Тишина. Здесь все-таки хорошо пахло – травой, листвой и хорошей ночью. Жаль, что у этого костра случился именно этот разговор, а не какой-нибудь другой. Когда-нибудь снова я воскрешу в памяти то хорошее, что подарил мне ИИ, отделю чистые чувства от болезненных. Но пока…
– Я мог бы.
Мне делалось все муторнее. Что значит «я мог бы?
– Но?
– Но у меня к тебе будет еще одна просьба.
– Просьба?
– Выгодное предложение.
– А если я откажусь? – кажется, меня зае№али выгодные предложения.
– Я неплохо изучил тебя, Кристина. – Эггерт был прохладен. Наверное, положение в обществе у него было очень высоким, как и звание. Наверное, он командовал людьми. Что ж, он отлично косил под забулдыгу в «Двух Лунах», мое ему уважение. – Думаю, выслушав меня, ты не откажешься.
Изучил меня он действительно хорошо. Во всех местах. Вот только не с тех сторон моего характера и души, с которых бы мне хотелось.
– Я могу отказаться?
– Сейчас нет.
– А когда выслушаю тебя?
– Когда выслушаешь, да.
Мне хотелось с ним расстаться. И побыть еще. Я пока себя не понимала, быть может, я на что-то надеялась, быть может, верила, что не все восприняла верно. Что что-то еще можно наладить.
Пью поднялся с кресла, и ключ в его руках засиял – наверное, он, в отличие от меня, управляется с ним профессионально. Как все это стыдно, противно; подкашивать новые понимания меня начали только теперь. Вот уже почти сформировалась дверь на выход – сияющий прямоугольный проход. Прощай, ненастоящая матрица, подарившая столь много.
«А отобрало все это не ты, – адресовала я пространству. – Отобрал он… И я сама у себя, потому что слепой из нас двоих все это время была я».
– Эта дверь ведет туда, куда нужно мне?
– Она ведет туда, куда нужно мне. У тебя есть выбор: остаться здесь или следовать за мной.
Он точно командовал людьми. Однозначно. Ему это было так же привычно, как, наверное, просовывать руки в дорогую кожу перчаток, собираясь в театр.
Я огляделась. В этом месте я ощутила свою значимость, здесь она и останется.
Из матрицы в любом случае нужно выйти в реальность. Не важно, куда. Из реального места, пусть даже далекого, я смогу добраться в Дэйтон, из иллюзии не смогу.
Пью шагнул в марево, не дожидаясь моего ответа. И исчез.
Я вдруг поняла, что мне хочется здесь остаться, сесть в это кресло, посмотреть на костер уже в одиночестве. Как-то перестрадать, пережить кризис. Но нельзя, никто не вернется сюда за мной, и я погибну.
Дэйнтон – пусть темный, пусть неприглядный – показался теперь родным и желанным. Это место – нет. И я, страдая от того, что не имела шанса побыть в таком нужном мне сейчас одиночестве, шагнула в плавающий проход.
*****
(J2 feat. Casey Hensley – Devil Inside (feat. Casey Hensley))
– Сколько ты хотела за него получить? – Эггерт держал ключ в руке – набалдашник его гас. – Тридцать тысяч? Пятьдесят?
Марево исчезло за спиной, стоило мне ступить на дорогой ламинат просторной комнаты. Отвечать по поводу цены не хотелось, и я буркнула:
– Вроде того.
Пью смотрел на ключ с восхищением и сожалением – так смотрят на вещь, которой хотели бы обладать, но которую, к сожалению, нужно вернуть туда, где ей место. Интересно, откуда он его взял и как смог пронести в Третий Район?
– За двухнедельное владение им, то есть за аренду, люди готовы платить двести пятьдесят тысяч. Сумму за единоличное владением нео-ключом я тебе даже озвучивать не буду.
«Миллионы?»
Спасибо, что еще раз указал мне на то, где я прогадала. Кажется, за последние дни я прогадала везде, без исключения. Просто профессиональный лузер. Только бы тупая душевная боль не стала привычной: я не хотела с ней жить.
– Где мы?
– В моей квартире.
– В Кирстауне?
– Да.
У меня пересохло в горле, и возникло странное ощущение, что пространство пытается отторгнуть меня – иллюзия, идущая изнутри. Мне здесь не место, здесь обитают счастливые люди с процентом Лейки выше шестидесяти шести. Я здесь грязь на подножке автомобиля – слишком удрученная, слишком низко павшая. Трудно стало даже дышать.
– Ты подставляешь меня… Знаешь об этом?
– Это мой дом. И сюда никто не придет.
– Если меня обнаружат в этом городе, мне светит не просто штраф и депортация – мне светит тюремный срок.
– Значит, не гуляй по улицам.
Это шутка? Смешливое предупреждение? Кажется, Пью не относился к возможным губительным последствиям для моей судьбы серьезно. И лишь тревога, отразившаяся на моем лице, заставила вновь стать прохладным, зацементированным.
– Сейчас ночь. В этот дом никто не придет, это я гарантирую. Успокойся.
Сложно было это сделать. Я впервые огляделась и поняла, что никогда не видела настолько больших квартир. Казалось, она занимает добрую половину этажа – комнаты, коридоры, комнаты. В одной только гостиной все пацаны нашего двора могли бы играть в футбол. Мягкие невидимые светильники были включены, будто знали о возвращении хозяина, мебель удобная, стильная; нигде ни пылинки. Если бы я вернулась в свою квартиру спустя неделю, белесый слой пыли был бы с тетрадный лист толщиной. Может, в отсутствие Эггерта здесь кто-то наводил порядок?
По моему ледяному плечу было ясно одно: проценты в моей Лейке сливаются, и, значит, мне желательно как можно быстрее выслушать предложение Пью, отклонить его и вернуться домой. В тишине раны залечивать проще. Находясь здесь, я подвергаю себя опасности во всех возможных смыслах.
– Говори, что ты хотел от меня. И разойдемся.
Я продолжала стоять там, где вышла из «двери». Не двигалась ни влево, ни вправо. Не спешила ни разуваться, ни «чувствовать себя как дома». А вот Эггерт наоборот. Выдохнул с облегчением, повел плечами так, будто они затекли, и потер шею.
– Мне нужно ополоснуться после…после всего. Ты не против? Можешь занять эту комнату пока. – Его рука указала на ближайшую спальню, в которой не горел свет. – Я скоро вернусь.
Он снял ботинки, аккуратно поставил их на обувницу и пересек гостиную, скрывшись за одной из дверей.
Я обувь сняла тоже. И отправилась в комнату, которую мне предложили для «отдыха».
«Ополоснуться после всего?»
За окном было темно. Поздний вечер или же ночь. Кирстаун. Красивые клумбы, витые ограды, изумительно ровный асфальт – я удивлялась даже ему. Дороги Дэйтона были разбиты вдоль и поперек, не было ни одного мало-мальски приличного участка. Трещины, выбоины, ямы… А тут картинка кусочка ночного района – спокойного, мирного. Наверное, тут никто не воровал и не боялся краж. Зачем, если все счастливы, у всех достаток?
Разлом в моей душе рос тем сильнее, чем глубже я осознавала разницу между мной и хозяином этого дома. Я жила и суетилась по поводу бытовых вещей в темном месте; Эггерт работал над стратегически важными задачами в светлом мире. Он преследовал глобальные цели, он наперед видел измененную картину мира, я же была обеспокоена лишь тем, окажется ли в магазине в следующий раз картофель. Или же опять перебой с поставками. Эггерт предвидел будущее другим, улучшенным – я
