Цербер для непокорной - Анна Сафина
Девушка молча подчиняется и идет по коридору, ведя нас за собой. Мужчина–врач идет рядом, задавая вопросы уже самому Фариду. Меня пробирает на смех, когда почти на каждый пункт о моей беременности он тупит, совершенно не зная, что сказать. Ну да, подробностей–то он ведь не знает. Пока ведь ему это и не нужно…
– Мы зайдем к вам после, – произносит уверенно перед нужным кабинетом Галаев, пресекая дальнейшую речь врача, а затем переступает порог.
За нами захлопывается дверь, которая, казалось, отрезает нас всех от остального внешнего мира, заставляя меня испуганно дернуться. Ведь сегодня решится моя… Наша с малышом судьба…
– Добрый день, вы по записи? – монотонный голос женщины–врача, устало разбирающей бумажки на столе, разрезает воздух.
Фарид смело заходит и, не спрашивая разрешения, кладет меня на кушетку. Мне уже легче, но я все равно не комментирую происходящее, только благодарно откидываюсь на спинку, все же голова все еще немного кружится. Замечаю боковым зрением, что женщина с недоумением поднимает глаза и сквозь толстые линзы очком недовольно смотрит на нас. Но мужчину это не прошибает, ему совершенно плевать на ее мнение. Он выпрямляется и складывает на груди руки, выгибая бровь.
– Фаина Эдуардовна, это господин Галаев, – слышу, как шепотом говорит ей медсестра, с опаской косясь на него.
Хмыкаю, удивленная, как он еще не взорвался. Еще бы, такое неуважение со стороны хозяйки кабинета. А он нет, только двигает желваками на скулах, да и только. Видимо, и сам понимает, как это было бы неуместно с его стороны. И только сейчас я замечаю, что костяшки его пальцев ободраны, а там видна уже изрядно запекшаяся кровь. Отвожу взгляд, не в силах смотреть на это. Все же мужские драки не для моих глаза, да и в принципе не предназначены для нервной системы беременных.
В этот момент до врача, наконец, что-то доходит, медсестра продолжает ей что-то втирать в ухе, но она уже нацепила на себя доброжелательное выражение лица, хоть и видно, что оно изможденное и усталое. Но она явно профессионал своего дела, так что ни словом, ни жестом не дает понять, что ее наша бесцеремонность не трогает. Плюс частных клиник, вынуждена это признать.
– Ах да, простите, тяжелое дежурство выдалось, – улыбается скупо женщина и переводит взгляд на меня. – Ну что ж, приступим. Снимок потом вам Ира выдаст уже…
И идет, настраивает свою аппаратуру. Хмурый вид Фарида пугает девушку–медсестру, она растерянно то глядит на него, то смотрит в пустые бланки.
– Что-то не так? – вдруг замечает возникшее в кабинете напряжение Фаина.
Я лежу, с силой вцепившись в обивку кушетки, не смотрю на Галаева. Все воспоминания разом наваливаются на меня, не давая порадоваться возможности увидеть своего ребенка на УЗИ.
– Снимок, возможно, и не понадобится, – горько отвечаю и безразлично смотрю в белый потолок, ожидая неизбежной процедуры.
Рядом стоит мужчина и никак не комментирует мои слова. Только ведет головой в мою сторону, словно спрашивая, чем я недовольна. Ох, я бы ему многое высказала, но ведь это вообще бесполезно, с таким–то человеком. Так что не опускаю на него глаза, продолжая полностью игнорировать его присутствие.
– Ой, вы поранились, давайте я обработаю вам руки, а то может пойти заражение, – подрывается ни с того, ни с сего со своего места медсестра, обращаясь к отцу моего ребенка, чью судьбу он будет решать.
Не знаю, почему, но ее энтузиазм настораживает, казалось, что он никак не вяжется с ее образом, да и вообще, с этим кабинетом, в частности.
– Не стоит, – отвечает Фарид грубо, отмахиваясь от ее предложения.
Видимо, ему и самому не нравится ее назойливое внимание.
– У нас стерильное помещение, сходите в процедурную, Ира обработает, а я пока все настрою, – настаивает уже Фаина, а затем добавляет, видя нежелание мужчины двигаться с места: – Не бойтесь, без вас не начнем.
Он смотрит на меня непонятным взглядом, словно о чем–то предупреждает своим грозным видом, а затем неожиданно кивает и уже спокойно идет за медсестрой. А когда дверь захлопывается, взор Фаины сразу же обращается на меня. И в эту секунду, когда наши взоры встречаются, до меня доходит, что это была ее диверсия. Это она выгнала его только что из кабинета. Но зачем?
– Если вы сделаете аборт, больше детей у вас может не быть, – качает головой врач, и отчего–то мне кажется, что в ее голосе звучит подспудное осуждение. – В вашем случае это огромный риск, так что… Подумайте об этом.
Так вот оно что… Она за минуту поняла наши взаимоотношения с Галаевым. И прогнала его, чтобы предостеречь меня от ужасной ошибки. Вот только она многого не знает… Я же покрываюсь вся липким потом чего–то неизбежного, что может случиться не по моей вине. Но затем закрадывается мысль… А точно ли не по моей?
– Он настроен решительно, – говорю с горечью, отводя свои глаза, уголки которых наполняются влагой, – так что если узи не покажет мальчика, никто меня и спрашивать не будет…
Прикрываю глаза и зажмуриваюсь. Чувствую подступающие слезы, ощущаю першение в горле, но не позволяю ни единому всхлипу вырваться наружу.
– А родители ваши что? – напряженным тоном спрашивает у меня женщина.
Я не отвечаю, только отрицательно качаю головой, так что и без слов ей все должно быть понятно.
– Ясно, – сурово поджимает губы, от чего вся доброжелательность стекает с ее лица, словно восковая маска.
И что-то такое проступает в ее лице, что на несколько секунд я впадаю в ступор и еле сдерживаю себя, чтобы не отшатнуться.
– А сама ты что? Тоже хочешь аборт? – дергает верхней губой она презрительно, а глаза ее покрыты туманом, будто она вспоминает что-то неприятное и причиняющее ей сильную боль.
– Что? Нет, конечно, нет… – оскорбленно и как–то поспешно отвечаю, словно оправдываюсь, что коробит меня, ведь я не обязана доказывать ей ничего.
Но ощущение такое, словно сейчас решается моя судьба. И тут нас прерывают щелчком открываемой ручки двери.
– Закончили? – переключается женщина на свою медсестру, но итак все видно: руки Фарида обработаны и перебинтованы марлевой повязкой.
– Да, – медсестра подходит и снова садится за бумажки.
– Подходите, папаша, начинаем, – ухмыляется Фаина Галаеву, на что тот щурит глаза недовольно, но подходит ближе, почти соприкасаясь со мной.
Мне задирают кофту, мажут гелем, а затем водят по животу прибором. На экране в этот момент уже видно эмбрион, от чего на моих глазах проступают слезы. Боже, неужели можно любить своего ребенка сильнее. Он такой крохотный, беззащитный, просит его любить и
