Девушка лучшего друга (СИ) - Гранд Алекса

 – Они как раз сегодня выступают в баре на Тверской, составишь мне компанию? – ерзает на стуле Лидка и непрестанно поправляет выпрямленные светлые волосы с концами, окрашенными в ярко-розовый цвет.

– Извини, не могу, – отказываюсь, посмотрев на часы, висящие на стене у нее за спиной, и прошу официантку нас рассчитать.

– Господи, Аверина, ты серьезно? – проследив направление моего взгляда, взрывается Летова и зло стучит короткими черными ногтями по столешнице. – Ты и дня не можешь прожить без созвона со своим Громовым?

– Не могу, – накидываю пальто, спрятав нос в воротник, и ухожу из кафе с чувством легкой досады, надеясь вытравить его как всегда теплой беседой.

Только вот Тимур почему-то не выходит на связь в оговоренное время, сколько бы я не гипнотизировала бездушный монитор.

Глава 24

Слава

Я высчитываю количество квадратиков в мозаике на рабочем столе, вожу мышкой вдоль экрана и тоскливо отщелкиваю секунды.

Сто пятьдесят четыре. Двести двадцать семь. Триста восемь.

Значок «не в сети» адски действует на мои вдруг истончившиеся нервы, а мозг против воли подкидывает пищу для ревности, транслируя картинки с Громовым в окружении манерных британских девиц где-нибудь в элитном клубе.

И я, как потерявшая управление в шторм лодка, качаюсь на ядовитых черных волнах. И грущу, хоть Тимур не давал ни единого повода в нем усомниться.

Я пересчитываю квадратики на рабочем столе по третьему кругу, завариваю черный чай с бергамотом и болтаю ложкой в кружке, размешивая несуществующий сахар. И начинаю пить темно-коричневую жидкость, когда она совсем остыла.

Еще несколько раз проверяю молчащее приложение и включаю «Красотку», подготовив необходимое количество бумажных платков, чтобы вытирать неизбежные сопли и слезы. Которые обязательно прольются, когда Ричард Гир полезет с розой в зубах к Джулии Робертс.

Досмотрев любимую мелодраму, я какое-то время буравлю взглядом монитор, а потом вырубаюсь прямо за столом, забыв подложить руку под голову. И вскакиваю за полчаса до будильника, обнаруживая отпечатки от клавиатуры на левой щеке.

Вот такая сонная, встрепанная и злющая, как сотня чертей, я ползу в ванную, прижав телефон к груди, где меня и застает ранним звонком Громов.

– Ты такая красивая, принцесса! – я не думаю, что мой внешний вид сейчас дотягивает даже до троечки, но не спорю. Улыбаясь Тимуру в ответ и пристраивая мобильный между стаканчиком с зубными щетками и бутылью шампуня. – Прости, меня профессор Браун вчера задержал, спорили с ним до ночи.

Извиняется Громов, приглаживая чуть отросшую шевелюру, и с таким энтузиазмом повествует о самом молодом преподе у него на курсе, что мне становится неловко за свои вчерашние подозрения.

И я как будто снова обретаю крылья, жадно впитывая каждую деталь нашей беседы. Рисую искреннюю улыбку у себя на губах, возвращаю румянец щекам и заливисто смеюсь, когда Тимур отпускает свои фирменные шутки.

– Я люблю тебя, принцесса! – полчаса с ним пролетают, как три минуты, и я не замечаю, что начинаю опаздывать на свою пару.

Мне бы вот так вечно смотреть в лучащиеся теплом голубые глаза, залипать на мужественном подбородке и в сотый раз терять голову от пробирающего до мурашек хриплого баритона.

– Я тебя тоже! – бросаю на прощание и выскакиваю в коридор, натыкаясь на мужчину в длинном кашемировом пальто песочного цвета с маленькой писклявой болонкой на кожаном поводке.

Этой колоритной компанией мы и запихиваемся в лифт, прихватив по пути жизнерадостную женщину с очаровательными близнецами лет пяти и молодого парня с ребенком в коляске. И я вдруг понимаю, что не знаю ни как зовут моих соседей, ни чем они занимаются, ни куда торопятся. Я так зациклилась на собственных переживаниях и отъезде Громова, что попросту перестала видеть людей вокруг.

Правда, меня подобное растворение в другом человеке ни капли не пугает.

Мысленно проигрывая содержание нашей с Тимуром беседы, я добираюсь до университета в приподнятом расположении духа и принимаю, на удивление, активное участие в семинаре. Зарабатываю баллы и пару раз перехожу дорогу Абашину, опережая его с ответом. В общем, снова становлюсь той занудной старостой, которую терпеть не может Ефим.

Методично ставлю галочки напротив отсутствующих в журнале, отмахиваюсь от выросшего перед моим носом Слонского и иду в столовую – восполнять запас утраченных калорий. Отстояв приличную очередь, беру традиционные малиновый чай и ежевичный эклер и испытываю приступ ностальгии, заметив за нашим столиком Летову. Только вот ее окружают те самые первокурсники из рок-группы, и мне рядом с ними вряд ли есть место.

– Слава, садись ко мне!

Медленно оборачиваюсь на голос и натыкаюсь на любезно сдвигающую подносы Панину. Пожалуй, этот день не мог быть более странным.

– Тащи сюда свою задницу, Станислава! – Полинка продолжает смущать общественность своим криком, привлекая к нам внимание окружающих в радиусе двадцати метров, с абсолютно невозмутимым видом. Порой, мне кажется, что прокурорская дочка с легкостью может заявиться на Красную площадь голой и сделать пару селфи с проходящим мимо президентом, ни капли не стыдясь.

Мне до подобной самооценки как до Луны. И то вряд ли.

Рассудив, что в случае с Паниной проще согласиться, чем объяснять, почему нет, я миную толпу студиозов и не без доли облегчения плюхаюсь на стул рядом с Полинкой. До безумия желая стряхнуть с подноса еду и спрятаться за хлипким пластиком, лишь бы убраться из-под обстрела любопытных взглядов, скрестившихся на мне. И не чувствовать липкий интерес, прилипающий, как смола, к коже.

– Откуда столько любви к моей персоне? – иронично хмыкаю, вгрызаясь зубами в эклер, и стараюсь не поворачиваться в сторону Летовой, несмотря на характерное жжение между лопатками.

Да, я ем в необычной компании, и что теперь?

– Там Меркурий, говорят, ретроградный, – Панина смеется в ответ на мой вопрос, демонстрируя ряд ровных белоснежных зубов, и подвигает мне свой десерт. – Решила заняться благотворительностью.

– М?

– Сегодня после пар идешь на каток вместе с нами. И это не обсуждается.

Хитрым прищуром Полина обрубает все мои возможные возражения, и я послушно киваю. Наверное, сейчас моей жизни, похожей на стоячую воду, не хватает такого напора. Чтобы меня толкали, пинали и делали выбор за меня.

Не знаю, насколько хороша эта идея, но я с легкостью поддаюсь общему ажиотажу, царящему на занятии у Игнатьевой, и спустя полтора часа со смутным волнением выбираю прокатные ботинки. Оставляю пальто на вешалке, надеясь, что свитер достаточно теплый, чтобы меня согреть, и туже затягиваю длинные потертые шнурки.

Выезжаю на каток с радостными, словно дети, Абашиным, Слонским и Шиловым и не замечаю, как сама избавляюсь от забот и треволнений. Поначалу немного стесняюсь и скольжу вдоль бортика, чтобы никому не мешать, а потом смелею и уже увереннее вхожу в повороты, вспоминая освоенную года три тому назад «елочку».

С этих пор лед превращается в мою маленькую отдушину. Сглаживает острые углы между нами с Ефимом, строит хрупкую дружку с Полиной и заставляет узнать Степанова с новой стороны. К моему удивлению, громила-бугай прекрасно рисует и увлекается нумизматикой.

В окружении обретших новые грани одногруппников разлука с Громовым переживается куда проще, и я умудряюсь окончательно помириться с Кириллом. Хороню остатки былых обид и не гнушаюсь воспользоваться помощью, если это, действительно, необходимо, как, например, сегодня. Когда засор в ванной устранить своими силами не получается, а вытащить дежурного сантехника из бара, где он отмечает рождение второго ребенка, не представляется возможным.

– Принимай работу, хозяйка.

Измочаленный Кирилл вываливается в коридор после двух часов безрезультатной возни, и устало улыбается уголками губ. У него на лбу бисеринками собрался пот, левый глаз нервно подергивается, а пальцы слегка дрожат. И я считаю своим долгом накормить вольнонаемного работника, справившегося-таки с поставленной задачей.