Усатый-полосатый, бедный и богатый (СИ) - Милок Анна
— Куда Журавлёв делся? Что-то его не видно давно, ты его случаем не слопала?
— Слопаешь такого, как же. Шастает где-нибудь, — я строго нахмурились, от чего подруга хищно улыбнулась. Ещё одна выдумщица.
— Ну и фиг с ним, я же чего вообще пришла, на счёт всю сумму перевели. Уже!
— Все тридцать тысяч?! Или? Ты о чём вообще? — верилось с трудом в такой быстрый и щедрый отклик.
— Даже больше! Пятьдесят!
— Ого, так много людей? У тебя наверное телефон не замолкал, — душу постепенно заполнял щенячий восторг, думалось плохо и с языка срывалась полная чушь.
— Отнюдь, мадмуазель, — Маша сложила губы трубочкой, манерно протягивая слова. — Перевод был всего один.
— Как это?
— Говорила же тебе, Надюха, ночи кнопочки на солнце. Один перевод. Один человек. Пятьдесят тысяч на бедных животинок.
— Они не животинки.
— Ну, естественно, это она услышала… — Маша насмешливо приподняла бровь. — Пятьдесят это, конечно, хорошо. Но за швейцарские часы могли бы дать и больше. Ох и лошок…
— Ты о чём? — казалось, даже моё сердце замерло в предчувствии какой-то бяки.
— Я просто констатирую факты. Димы нет в зоопарке. Перевод на счёт пришёл.
— Ты думаешь, это он?! Этот живоглот и жмот не способен на такое, — я отмахнулась от подруги с её навязчивым желанием обелить стажёра.
— Вот ещё! Я не думаю, я знаю. А ещё я знаю, что тебе пора бежать в клинику. А когда вернёшься, не забудь сказать кое-кому спасибо!
Я бросилась Маше на шею, целуя в обе щёки. О Диме я подумаю потом, а сейчас сбегу из парка в ветклинику.
Глава 14. Та самая, которую все ждали
Надя
Моё приподнятое настроение ничто не могло омрачить: ни оттоптанные ноги в автобусной толчее по второму кругу; ни цепкий взгляд из-под нарисованных бровей и приклеенных ресниц администратора ветклиники; ни ханжеское “А деньги у тебя хоть есть?”. Что поделать? Ветеринарок у нас немного, больных животных гораздо больше.
Машу, к примеру, на порог этой клиники уже совсем не пускают. Но тут дело не в братьях наших меньших и оплате их лечения, а в её буйном нраве и личной неприязни к когтистой администраторше. Последняя имела неосторожность упрекнуть Марию за несовершенный маникюр и получила взамен прозвище навеки — Росомаха. Хотя у неё все становились Росомахами, у кого ногти были даже пусть на миллиметр длиннее.
— Ну что, взяли? — подруга, увидев издалека мою счастливую физиономию, пошла мне навстречу.
— Ещё бы они не взяли! — сейчас я чувствовала себя самым крутым супергероем. Таким, что Кларк Кент бы нервно курил в сторонке! — Никто не заметил, что меня не было?
Звучит может и не героически, но у меня, как и у Кларка, есть работа, которую не хочется терять.
— Обижаешь, тётя Маша — кремень, тётя Маша — стена. Всех птенчиков укрыла своим любящим крылышком, и Ромео, и Джульетту.
Догадаться, о ком идёт речь, было не сложно, но я только вздохнула и закатила глаза в ответ на это.
— Да с чего ты вообще взяла, что это Дима?! Мало ли хороших людей на свете…
— Вот именно, людей хороших катастрофически мало. А Диму я сама и послала, между прочим.
— Зачем?
— Не зачем, а куда. В ломбард. Потому что Дима у нас мальчик умный и совет пошёл просить у тёти Маши. А тётя Маша плохого не посоветует. Тётя Маша — кремень.
— Тётя Маша — стена, — на автомате продолжила я. Эйфория постепенно уступала смущению, а сильно развитое чувство справедливости гнало к Журавлёву, чтобы извиниться и поблагодарить.
— Ой, кстати, если что, я ничего не говорила, — запоздало вспомнила о данном обещании Маша, хитро прищурившись. А улыбнувшись, тихо добавила: — Я держала пальцы крестиком!
Тараканы в моей голове, забитые своими же сородичами, шустро перебинтовали свои усики и лапки и вышли на свет Божий с огромным транспарантом “А мы говорили!”. Ноги сами понесли меня к вольеру с капуцинами. Но обычного сидевшего сиднем весь день Димы сегодня на месте не было. Странно. Где он может быть?
Окинув беглым взглядом загон, обнаружила ещё отсутствие очень примечательного примата. Но тут всё понятно: где Дима, там и Чиба.
Дима нашёлся на центральной площади с небольшим фонтанчиком в виде дельфинов. Его высокую широкоплечую фигуру было трудно не заметить. Или я опять себя накручиваю?
Журавлёв шнырял между посетителями и бессовестно стрелял сигареты. Тараканы умиленно прослезились, а я не могла сдержать улыбку. Сдал дорогие часы в ломбард, получил приличную сумму за них, но не взял с них денег даже на сигареты. На такой поступок способен только очень благородный человек или очень глупый. С Димой трудно было определиться, он каждый день подкидывал всё новую пищу для размышлений.
Журавлёв меня сразу заметил и замер на месте, засунув добытую сигарету за ухо. Её тут же вытащил Чиба, но Дима этого не видел, смотрел на меня. А я растерялась и замерла перед ним безмолвной статуей. Хотелось сказать спасибо и выглядеть при этом достойно, а не растечься сиропной лужицей по брусчатке.
Дима отмер первым, протянул руку и коснулся моего лба своей ладонью.
— Насяльника, ты чево? Кепочка носить нада.
Подходящие слова не нашлись, вместо этого я нырнула под его руку, уткнулась в его грудь и крепко-крепко обняла. Глаза предательски защипало. Не хватало только расплакаться перед ним. Его ладони накрыли мои плечи и ободряюще сжали.
— Спасибо тебе большое.
— Вот тебе и кремень, — Дима притянул меня к себе ещё ближе, пока мы смеялись над его шуткой. Стоять так вместе было легко и комфортно, судя по всему, даже Чибе, который, обняв наши шеи хвостами, подталкивал нас друг к другу.
Мы перестали смеяться так же одновременно, будто опомнившись от неожиданной близости. И если я молчала от неловкости и снующих вокруг людей, то мысли Димы были мне, к сожалению, неведомы. В отличии от желаний, которые читались даже во взгляде. Быстро склонившись ко мне, Дима коснулся моих губ своими, наверное в самом целомудренном за всю свою жизнь поцелуе.
Мне кажется, у любой девочки-девушки-женщины есть потаённая мечта о том, как её настойчиво, смело и страстно целует мужчина, естественно небезразличный ей. Я же не успела и в сокровенных фантазиях на Диму надеть сияющие доспехи, как сзади донеслось покашливание.
Миша стоял, сложив руки на груди и гипнотизируя нас двоих своим фирменным начальствующим взглядом.
— Что такое, Синицын? В горле першит? — Дима был доволен как кот, объевшийся сливками, и разве что не лучился от счастья.
— Ты обо мне не беспокойся, лучшей о своей работе подумай и о том, как быстро тебе засчитают исправительные часы. То же мне “ама мама криминал”, — Синицын фыркнул и, бросив на прощание полный презрения взгляд в сторону Журавлёва, прошёл мимо нас.
Может это неправильно, но я почувствовала невероятное удовольствие от того, что он застал нас вместе… Ох, блин, я целовалась с Димой?!
***Как девочка на первом свидании, я каждый раз отводила взгляд, стоило только увидеть в поле зрения Диму и его шальную улыбку. Я могу себя сколько угодно успокаивать мыслью, что ничего толком не было и что даже если бы Миша не помешал, я бы дала Диме отпор, но на самом деле это было не так. Где-то далеко, в глубине души, там, где держалось на замке и с круглосуточной охраной моё сердце, капитулировал последний солдат. Я влюбилась.
И оглядываясь назад, было трудно вспомнить, когда именно это произошло. Всему виной просто деньги и щедрость Димы? Или совместное проживание? Помощь в парке? Или кража козла? За последние две недели он всегда был рядом.
Вечером стало только хуже. Впрочем, только для меня одной. Дима, казалось, был спокоен как удав, улыбался, хохмил, пил чай как ни в чём не бывало, взъерошивал то и дело своей пятернёй волосы и сводил меня с ума. Особенно своим бездействием. Почти ежедневно я слышала от него плоские намёки, флирт, порой явную лесть, и вот теперь — ничего. Так недолго и до паранойи.