Сесилия Ахерн - Люблю твои воспоминания
Графтон-стрит так переполнена во время обеденного перерыва, думал Джастин, как будто ворота дублинского зоопарка открылись и все животные хлынули наружу, радуясь тому, что могут на час покинуть место своего заключения. Его работа на сегодня была закончена, спецсеминар «Медь как холст: 1575–1775» имел успех у студентов третьего курса, решивших послушать его выступление.
Понимая, что опаздывает на встречу с Сарой, Джастин пытается перейти на бег, но боль, которой отзывается на эту попытку его перетренированное тело, едва не заставляет его хромать. Злясь из-за того, что предостережения Эла сбылись, он ковыляет вперед, продвигаясь за парочкой, медленнее которой по Графтон-стрит не идет никто. Попыткам Джастина обогнать пару с той или с другой стороны мешает плотный людской поток. Раздраженный, он замедляет шаг, переходя на скорость идущих перед ним людей, один из которых радостно напевает что-то себе под нос и покачивается.
Черт побери, в такую рань — и пьяный!
Папа, не торопясь, шагает по Графтон-стрит так, как будто располагает всем временем в мире. Наверное, гак оно и есть, хотя молодым этого, боюсь, не понять. Иногда он останавливается и показывает на что-нибудь, присоединяется к группкам зрителей, выстроившихся кружком, чтобы посмотреть на уличное представление, л когда мы идем дальше, устремляется не в ту сторону, что затрудняет движение. Как камень в потоке, он заставляет людей обтекать его вокруг, он представляет собой преграду — небольшую, но вполне ощутимую. Он поет, пока мы покачиваемся влево-вправо, влево-вправо:
Графтон-стрит — страна чудес,
В воздухе чары носятся здесь,
Брильянты у девушек в ясных глазах,
И пыль золотая в роскошных косах.
Не веришь — пожалуй-ка в Дублин
Солнечным летним утром.
Он смотрит на меня, улыбается и снова поет то же самое, мурлыча мотив в тех местах, где позабыл слова.
Пока я работала, у меня порой выдавались настолько загруженные дни, что двадцати четырех часов решительно не хватало. Хотелось вытянуть руки и постараться схватить секунды и минуты, чтобы помешать их бесконечному движению дальше, мимо. Так маленькая девочка пытается поймать мыльные пузыри. Мне, разумеется, никогда не удавалось удержать время, но у папы это каким-то образом получалось. И при этом, считала я, он занят какой-то ерундой, а я важным делом: отпираю для клиента дверь дома, рассказываю о прекрасной квартире на солнечной стороне, о центральном отоплении и размере гардеробной. На самом деле все мы занимаемся ерундой, просто нам нравится ощущать себя более значительными, составляя списки важных дел.
Так вот что необходимо для того, чтобы жизнь замедлилась и тикающие минуты оказались чуть длиннее, чем были раньше. Никуда не спеши. Сделай глубокий вдох. Шире открой глаза и посмотри вокруг. Охвати взглядом все. По-новому перескажи старые истории, вспомни людей, времена и события, которые остались в прошлом. Позволь всему, что ты видишь, напомнить тебе о чем-то. Поговори об этих вещах. Узнай ответы на вчерашний кроссворд и запомни их. Остановись и обрати внимание на то, чего прежде не замечал: каждая выхваченная зрением и неторопливо изученная деталь полна значения. Замедлись. Перестань пытаться сделать все сейчас, сейчас, сейчас. Наплюй на людей, идущих позади тебя, которых ты задерживаешь, почувствуй, как они наступают тебе на пятки, но не убыстряй шаг. Не давай никому задавать тебе скорость.
Хотя если идущий за мной человек еще раз наступит мне на пятку…
Солнце такое яркое, что трудно смотреть прямо перед собой. Как будто оно висит в конце Графтон-стрит, словно шар из боулинга, готовый свалить всех нас с ног. Но мы, слава богу, дошли до конца улицы и теперь можем выскользнуть из людского потока. Папа неожиданно останавливается, завороженный проделками уличного мима. Так как я держу его под руку, мне тоже приходится резко остановиться, из-за чего шедший сзади человек врезается прямо в меня. Последний сильный удар по пятке. Все, хватит.
— Эй! — Я поворачиваюсь. — Смотрите, куда идете.
Он раздраженно ворчит и энергично идет дальше.
— Сами смотрите! — слышу я голос с американским акцентом.
Я готова выкрикнуть грубость, но звук этого голоса заставляет меня замолчать.
— Посмотри на него! — восхищается папа, наблюдая за мимом, запертым в невидимой коробке. — А не дать ли ему невидимый ключ, чтобы он выбрался из этой коробки? — Папа радуется как ребенок. — Правда, это было бы смешно, дорогая?
— Нет, папа, — невпопад отвечаю я, разглядывая спину моего агрессивного преследователя и пытаясь воскресить в памяти этот голос.
— Знаешь, де Валера[6] выбрался из тюрьмы с помощью ключа, который соратники спрятали в пирог и передали ему ко дню рождения. Кто-нибудь должен рассказать этому парню ту историю. Куда мы пойдем теперь? — Папа поворачивается на месте, глядя по сторонам. Шагает в противоположную сторону, прямо в гущу марширующих кришнаитов, совершенно не обращая на это внимания.
Песочного цвета шерстяное пальто еще раз оборачивается, бросает на меня последний неодобрительный взгляд и в ярости удаляется.
Я продолжаю смотреть ему вслед. Если б я могла развести эти сдвинутые брови и заставить его улыбнуться, то непременно узнала бы улыбку!
— Грейси, вот где покупают билеты. Я нашел это место, — издалека кричит папа.
— Папа, подожди. — Я слежу за пальто. Обернись еще раз и покажи мне свое лицо, молю я.
— Тогда я сам пойду за билетами.
— Хорошо, папа. — Пальто все удаляется. Я не отвожу, — поправка! — не могу отвести от него глаз. Мысленно я накидываю лассо на тело его обладателя и начинаю тянуть обратно к себе. Шаги становятся короче, скорость постепенно снижается.
Неожиданно он резко останавливается. Получилось!
Пожалуйста, повернись. Я тяну лассо на себя.
Он поворачивается, оглядывает толпу. В поисках меня?
— Кто ты? — шепчу я.
— Это я! — Папа снова рядом со мной. — Чего это ты стоишь посередине улицы?
— Папа, не мешай! — отмахиваюсь я. — Вот, сходи за билетами. — И я протягиваю ему деньги.
Отхожу от кришнаитов, не сводя глаз с пальто, надеясь, что он увидит меня. Пушистая светлая шерсть его пальто как будто светится на фоне темной и унылой одежды окружающих. Яркие блики сияют на рукавах и груди, как у осеннего Санта-Клауса. Я откашливаюсь и приглаживаю свои обкромсанные волосы.
Его глаза продолжают осматривать улицу и вот — очень медленно — находят меня. Я вспоминаю его в ту же секунду, в которую он замечает меня. Американец из парикмахерской.
