Татьяна Алюшина - На грани счастья
Неожиданно прерывая их разговор, началась суета, Жанна Михайловна, одна из мам, присутствовавших на празднике, тянула Дашку за руку разгребать неприятности.
И вдруг этот Игорь Николаевич предложил встретиться и попросил номер ее телефона! Обескураженная, подгоняемая Жанной Михайловной, она только успела крикнуть, что ее номер есть у администратора.
Инцидент затушили в зародыше, праздник закончили, реквизит с костюмами вынесли через заднюю калитку возле беседок, туда же вывели всех детей, рассадили по машинам. Дашка успела напоследок посмотреть на загадочного Игоря Николаевича, сидевшего за столом на веранде с двоими мужчинами.
А вечером она рассказала Катьке и про театр, и про сегодняшнюю встречу, а Лизка, толкавшаяся рядом с ними на кухне, услышав, о чем рассказывает Дарья, дала свой комментарий:
— Такой большой, — и, вытянув руки вверх, показала какой. — Кра-си-вый! — И закатила глазки.
— Берем! — рассмеялась Катька.
Катюшка на празднике не была, ездила забирать билеты назавтра, провозилась с делами дольше, чем рассчитывала, и ужасно расстроилась. Теперь расстроилась еще больше: и день рождения дочери пропустила, и большого красивого мужчину, проявившего интерес к Дашке.
— Да все это фигня, Кать! — утверждала Дарья. — Ничего серьезного! Давай лучше собираться.
Дашка проснулась от громких голосов.
С ней в палате лежали еще две женщины, лет на двадцать старше ее, милые и вполне доброжелательные. Они-то как раз с удовольствием воспользовались предложением Власова отвлечься и целыми днями смотрели видеофильмы, диски с которыми Катька таскала целыми пачками, пытаясь хоть как-то развлечь сестру.
С не меньшим удовольствием они пользовались и Катюхиной добротой — постоянно просили что-то принести, купить, помочь, правда не забывая благодарить много и с усердием. Катя практически поселилась в больнице, знала тут всех и все, ухаживала за Дашей, старалась занять чем-то, веселить и уходила только обедать, купить чего-нибудь да поздно вечером возвращалась в гостиницу спать.
Прошла неделя, как она находилась в этой палате, и одиннадцать дней после аварии. Даша не признавалась Кате, да и врачу тоже, что практически не спит ночами из-за непрекращающейся боли, и медсестру ни разу не вызывала, чтобы сделать обезболивающее. Ей казалось, если она научится контролировать свою боль, отслеживать, как она меняется, ослабевает, то будет точно знать, как движется процесс выздоровления, и это поможет ей скорее выкарабкаться.
Ночью шел дождь, под него хорошо думалось, вспоминалось, и равномерный дробный звук, залетавший в тишину палаты через распахнутые окна, отвлекал от непростого преодоления боли.
Катюшка ушла обедать и купить Дарье фруктов, а она заснула, убаюканная легкой прохладцей из окна после дождика, и проснулась от неожиданно громкого звука.
Санитарка, Даша не знала, как ее зовут, с громким звуком поставила ведро на пол, утвердив свое присутствие. Простая женщина, деревенского вида, лет за шестьдесят, говорившая без остановки, не сдерживая громкого голоса.
— Значит, здесь у меня лежачие. Хорошо. А то шастают по намытому или ногами под тряпку лезут!
Она отжала в ведре новомодную автоматическую швабру с ручным отжимом, плюхнула ее на пол, изобразив процесс трения оной по линолеуму.
— Щас протру у вас, шоб полегче вам было, а то жарища стояла! По телевизиру говорят, теперь прохлада будет, дожди. А то жарища, да в июне! Точно потепление это настало! Так какое тут сердце выдержит, жару-то палящую! Давить и давить.
Она терла-размазывала без особого усердия, соседки Дашины молчали, не вступая в разговор, да этой барышне, похоже, собеседницы не требовались.
— Так и инфаркт получишь, как тот водитель! Она пополоскала швабру в ведре, отжала, плюхнула на пол.
— Правильно я, девочки, говорю? — обратилась она к Дашиным соседкам, которые на девочек тянули приблизительно так же, как сама санитарка.
— Спала жара, и слава богу, всем полегче, — отозвалась одна из женщина. — Дождь какой хороший ночью был! Я уж порадовалась, а то у меня огород на даче сгорит.
— Так вот и я про што! — обрадовалась санитарка завязавшемуся диалогу. — И огород погорит, и сердешникам в пекло-то совсем худо! — И остановила трудовую деятельность, обхватила швабру двумя руками, опираясь на нее, рассуждала: — Вон водитель тот раз — и помер в одночасье! Так и ладно б сам, так еще и четверых с собой прихватил! О как! Вот так ростишь, ростишь детей, а хто-то как въедет в них на своем драндулете — и нет дитя! О-хо-хо! Четвертая-то в районной померла, а пятая у нас, Леднева эта!
— Что-о-о?! — прохрипела Дашка, пытаясь сесть в кровати. — Ира Леднева? Умерла?!
— Дак уж схоронили, поди, а как же, неделю назад, как представилась! — с удовлетворением знающего информацию человека делилась она.
— Как! — заорала Дашка. — Пятеро?!
Она порывалась встать, не обращая внимания на безумную боль, огнем полыхающую во всем теле и стучавшую в голове набатом так, что темнело в глазах. Дашка пыталась встать, что-то делать, трясти эту санитарку, чтоб призналась, что придумала все ради красного словца.
— Да замолчите вы! — закричала одна из женщин на санитарку.
Та округлила глаза от понимания и запричитала:
— О господи, да што ж это я! — И прижала руку к губам, жестом заядлой проговорившейся сплетницы.
— Да что ты стоишь, дура! — прокричала с кровати вторая. — Держи ее, она же сейчас упадет!
А Дашка все рвалась встать в безумном, безотчетном порыве отчаяния, темной жижей заполонившего мозг. Не может быть! Этого не может быть!
В этот момент в палату вошла Катя и с порога, не осознав, что происходит, рванула к сестре, бросив сумки, пакеты, все, что держала в руках, на пол. Из одного пакета выпали и покатились по полу апельсины, как яркие точки, подтверждающие безысходность горя, в котором уже ничего не важно и ничего не исправить.
— Даша! — закричала Катя.
Она подхватила Дашку на краю койки, уложила назад, а Дашка пыталась встать, увернуться от ее удерживающих рук.
— Почему вы мне не сказали?! — кричала она, не осознавая себя.
— Да что случилось? — удерживая ее на кровати, проорала вопрос Катя.
— Да эта ей про погибших сказала, — пояснила одна из женщин, ткнув пальцем в сторону притихшей санитарки.
— Почему ты мне не сказала?! — кричала Дашка, вырываясь, ничего не соображая, кроме страшной безвозвратной беды.
Катька хлопнула рукой по кнопке вызова медсестры, навалилась худосочным телом на Дашку, прижав к подушке, ухватила одной рукой за подбородок так, чтобы она не крутила головой и смотрела ей в глаза, совсем близко — лицо к лицу!
