Сара Джио - Утреннее сияние

– Ну и как впечатления от трехчасового плавания? – поинтересовался он.

– Это просто непередаваемо. На том берегу совершенно роскошные плавучие дома. Я удивлена. Один из них похож чуть ли не на итальянскую виллу… вот только это как-то странно выглядит.

Алекс кивнул.

– Дома на новых причалах совсем другие, чем наши. Они напоминают безвкусные замки на старых баржах. – Он пожал плечами. – Выбиваются из общего стиля. Дома в нашем сообществе были построены небогатыми художниками, представителями богемы. Пятьдесят лет назад можно было купить плавучий домик всего за пятьсот долларов. А теперь надо быть миллионером, чтобы позволить себе поселиться на большинстве здешних причалов. Спрашивается, где справедливость?

Я кивнула, восхищаясь его наивным идеализмом. Я сама успела много чего прочитать об истории создания этого сообщества и была немало удивлена, когда узнала, что его истоки были весьма скромными в финансовом отношении. Например, в конце XIX века плавучие дома на озере Юнион представляли собой лишь ветхие лачуги на баржах, в которых обитали бедные рабочие, в основном лесорубы, с семьями. На одном из причалов даже был салун, а рядом с ним – бордель.

– Расскажите о себе, – сказала я, решившись наконец удовлетворить свое любопытство в отношении прошлого Алекса. – Вы всегда жили в Сиэтле?

– Нет, – ответил он. – Я вырос в Орегоне на ферме. Мои родители переехали сюда, когда мне было четыре года.

– Вот как? А что вы там выращивали?

– Хмель, – ответил он. – Для производства пива.

Я улыбнулась.

– Значит, ваши родители любили повеселиться?

– Можно сказать и так. – Я живо представила маленького Алекса в комбинезоне, бегающего по зеленым полям…

– А как насчет вас?

– Я выросла в Канзас-сити, – отвечала я. – То есть в его тихом пригороде. Ну, вы знаете, походы в церковь каждое воскресенье и все такое прочее.

– И что, до сих пор ходите?

– Куда? В церковь?

До несчастного случая мы обычно посещали церковь всей семьей, но теперь я категорически отказывалась признавать Бога, который мог вот так, одним махом, забрать жизни двух прекрасных людей.

– Когда-то я даже молилась, – ответила я. – Но не уверена, что снова обрету веру.

– Я хожу в церковь Святого Марка, – сказал он. – Она вон там, на холме. У них чудесный хор. Иногда я даже не слушаю проповедь, а просто сижу на скамье и размышляю. Мне кажется, чувство сопричастности к религии дарит успокоение. Вы согласны?

– Да. – Его слова затронули какие-то неведомые струны в глубине моей души. Может быть, потому я так долго не была ни к чему привязана, а просто бесцельно плыла по течению, что мне остро не хватало чувства сопричастности к чему-то важному.

– Во всяком случае, если надумаете туда наведаться, – продолжал он, словно не замечая моих сомнений, – всегда можете ко мне присоединиться.

– Благодарю вас, но у меня все еще неоднозначное отношение к церкви, Богу и прочим атрибутам веры. – Я кивнула в сторону его домика, стараясь сменить тему разговора. – И каковы же были ваши впечатления, когда вы только купили это жилище?

– Прямо скажем, отвратительные, – ответил он. – До меня его сдавали в аренду десятки лет, и последняя компания непутевых студентов, которые обитали тут, его практически доконала. Джим говорит, что однажды туда нагрянули человек сто, и несчастный домик опустился в воду на целый фут.

– Ничего себе! – воскликнула я. – Значит, вам пришлось все чинить?

– По большей части, да. – Он указал на дверь. – Заходите, я устрою вам экскурсию.

Я последовала за ним в крошечную чистенькую гостиную. Там стояли бежевый диван, два кресла в тон и кофейный столик, перед которым висел плоский телевизионный экран. В воздухе витал аромат свежести… или свежевыстиранного белья. У нас в семье стиркой занимался обычно Джеймс, и белье раскладывал по полкам тоже он, что было совершенно несвойственно американским мужчинам. Я заметила корзину для белья у кушетки и парочку трусов на ней и улыбнулась.

– Я все тут переделал, – сказал он. – Стены, кухню, ванную комнату.

– Кухня просто великолепна, – сказала я, подходя, чтобы полюбоваться массивными деревянными шкафчиками и стойкой из цельной гранитной плиты. На них практически не было посуды, но я вспомнила, что Алекс не любит готовить.

Он пожал плечами.

– Не знаю, зачем мне все это было надо. Я ведь даже ни разу не пользовался плитой.

– Вы шутите?

– Вовсе нет.

Я пробежала пальцами по роскошной газовой плите и подивилась газовым горелкам, отвечающим последнему слову техники. Интересно, а Келли, его соавтор, когда-нибудь готовила на ней? Воображение живо нарисовало картину: тихим субботним утром, когда никуда не надо спешить, она стоит перед плитой. На ней красное кружевное белье, и одна тонкая, как макаронина, лямка спускается с плеча, когда она щедро сдабривает сиропом румяные оладьи.

– Не хотите ли чего-нибудь выпить? Апельсиновый сок, минеральная вода? – спросил Алекс, возвращая меня к действительности.

– Воды, если можно.

Он наполнил стакан и подал его мне. Мне нравилось, что он не задает лишних вопросов по поводу причин моего переезда в Сиэтл. С ним я чувствовала себя более свободной, чем с кем-либо из своих нью-йоркских знакомых. И мне невольно захотелось быть с этим человеком искренней.

Он жестом пригласил меня сесть на диван. Мы начали говорить одновременно и смущенно рассмеялись.

– Нет, вы первая, – сказал он.

– Хорошо. Знаете, я тут на днях была в магазинчике Пита, и мне сказали, что когда-то в моем домике жила женщина, которая исчезла при таинственных обстоятельствах. А потом я…

– Речь идет о Пенни, – сказал Алекс, понимая, о чем я говорю.

Я вспомнила больничный браслет, найденный в сундуке.

– Откуда вы знаете, как ее зовут?

– Это одна из негласных договоренностей, существующих на Лодочной улице, – сказал он. – Все знают, но никто об этом не говорит.

– Но почему?

Он пожал плечами.

– Когда я покупал этот домик, агент по недвижимости упомянул историю о том, что какая-то женщина исчезла здесь в пятидесятые годы. Он сказал, что с тех пор об этом причале ходила дурная слава и что его обитатели не любят говорить о той роковой ночи.

– Интересно почему? – я была не на шутку заинтригована.

– Понятия не имею, – сказал он. – Но я усвоил, что лучше не затрагивать эту тему в беседах со старожилами, и с Джимом, кстати, тоже. Думаю, им неприятно об этом вспоминать.

Я внимательно посмотрела на него.

– Знаете, Алекс, а я кое-что нашла в доме.

Он широко раскрыл глаза.

– Сундук, – пояснила я. – Мне кажется, он принадлежал Пенни.