Ева Модиньяни - Единственная наследница
– Мамочки, – удивленно воскликнула она, скользнув рукой по его брюкам. – Да неужто это твоя штука?..
– Но я… Но это… – остолбеневший парень не знал, что и сказать, почти теряя дар речи.
– Покажи-ка, посмотрим, права ли я? – с шутливым любопытством склонилась она, начав расстегивать пуговицы на брюках. Она расстегивала их одну за другой, пока его до предела напрягшийся член не выскочил наконец мощно вверх, точно освобожденный из плена. – Святая мадонна! – воскликнула она. – Здоровья у тебя хоть отбавляй.
Она раздела его и быстро сбросила с себя рубашку. Нагая, она повергла его в окончательное смятение. Как завороженный, он уставился на нее, словно и не думал что-либо предпринимать. Ей пришлось самой улечься на кровать, почти опрокинув его на себя, но и тут он сохранял эту столбнячную неподвижность.
– Ты должен толкать его. Толкай же скорей!.. – шептала она, сгорая от нетерпения.
– А я не сделаю тебе больно? – наивно спросил он, осторожно входя в ее лоно.
– Постараюсь не умереть. Толкай же, голубчик, толкай! – Ее страсть лишь возрастала из-за робкой деликатности парня. Покойный муж никогда не стучал, прежде чем войти, и никогда, даже в первую брачную ночь, не заботился об ее ощущениях.
– Так?.. – он делал это впервые, но с удивительной осторожностью опытного любовника.
– О да, голубчик, именно так! – почти плакала она от страстного предвкушения. А Чезаре, делаясь все решительней, все смелей, уже мял руками ее торчащие соски, ласкал губами плечи и шею и, утопив себя в женщине, которой обладал, сам был ее рабом и пленником…
Полуденное солнце пробилось сквозь жалюзи, золотыми полосками отпечатываясь на ковре. Сонная муха своим нудным жужжанием лишь подчеркивала царившую в доме тишину. Чезаре встал и, стыдливо отворачиваясь от нее, растерянно путаясь в одежде, стал одеваться. С молчаливой улыбкой она смотрела на него. «О боже, – подумала она, закалывая шпилькой распущенные волосы. – Ведь это в первый раз, с тех пор как я овдовела». У нее в первый раз, и у него в первый раз – и это, несмотря на разницу лет, по-своему их уравнивало. С нежностью смотрела она на этого парня, почти еще мальчика, чья угловатая, еще не полностью сформировавшаяся мужественность давно волновала ее. Он был скромен и молчалив, этот парень, но безошибочным женским чутьем она угадала в нем силу.
– У тебя это впервые? – спросила она, хотя и была в этом уверена.
– Да, – смущенно подтвердил он.
– Ну что ж, – грустно усмехнулась она. – Лучше со мной, чем с какой-нибудь шлюхой.
– Почему вы так говорите? – не понял он.
– Потому что по возрасту я могла бы быть твоей матерью…
– Не знаю, – сказал он, – это не так… Я так не думаю… – Ему не нравилось что-то в этих ее словах, но он не умел возразить.
– Оставим это, – сказала она. – Я сама во всем виновата. Но больше такого не будет, имей в виду. На этом все кончится. Ты меня понял?
– Да, синьора, – послушно ответил он, а ей хотелось услышать «нет». Ей хотелось плакать, хотелось еще его ласк, но она уже вошла в роль хозяйки.
– А теперь иди домой и завтра утром постарайся не опоздать.
– Да, синьора. – Чезаре кивнул и вышел.
А она бросилась на постель, еще теплую, еще хранившую запах его тела, и забылась в сладостном изнеможении.
Глава 12
В то июльское утро Чезаре жил с ощущением никогда не испытанного счастья: он не чувствовал ни голода, ни жажды, не искал развлечений, ему хватало себя самого. Воспоминание о первом любовном опыте полностью заполняло его. Он весело пнул на ходу пустую консервную банку, валявшуюся на обочине, но, увидев прохожего на другом конце улицы, тут же оставил ее, чтобы не показаться мальчишкой.
Проходя мимо остерии, он увидел Риччо с надвинутой на глаза фуражкой и развалившегося на стуле, точно его сморило сном. Чезаре не стал окликать его, намереваясь продолжить свой путь в одиночестве, но друг был настороже и уголком глаза заметил его.
– Привет, Чезаре. Мне надо поговорить с тобой, – сказал он, вставая, и лениво, вразвалочку подошел к нему. – Что с тобой? – увидев счастливую улыбку на лице приятеля, спросил он.
– Ничего. А в чем дело? – Чезаре потрогал свое лицо, словно желая обнаружить то, что удивило друга.
– У тебя вид человека, который выиграл в лотерею, – объяснил Риччо.
– А какой у него бывает вид?
– Примерно такой, как у тебя.
– Ну и что? – Ему было досадно, что он как-то выдал чувства, которые переполняли его. Есть вещи, которые мужчина не должен поверять даже своему лучшему другу.
Во всяком случае, настоящий мужчина. – Чего тебе надо? – спросил он.
– Поговорить с тобой, – коротко ответил тот.
– Давай говори, – предложил Чезаре.
– Не здесь, – тоном заговорщика сказал Риччо. И мотнул головой: – Отойдем.
Они зашагали по виа Ветраски. Чезаре первым не начинал разговор – он предпочел бы сейчас остаться в одиночестве. Молча дошли они до конца улицы и зашагали по тропинке среди полей, где пестрели голубые и желтые цветы, устилая поле, словно ковром, до самых последних бараков окраины. Чезаре чувствовал во всем теле удивительную легкость – казалось, запросто можно было оттолкнуться от земли и полететь, стоит только попробовать.
Риччо сорвал травинку и сказал, покусывая ее:
– Один мой знакомый ищет двух ловких ребят, чтобы провернуть дельце.
– И ты затащил меня в такую даль, чтобы сказать мне это? – улыбнулся Чезаре. Ничто не способно было сегодня испортить ему настроение.
– Но эта работа особая, – многозначительно уточнил Риччо, выуживая из пачки дешевую сигарету и не очень умело раскуривая ее. С сигаретой во рту он, видимо, чувствовал себя более взрослым.
То, что приятель пытался вывести его из того блаженного состояния, в котором он находился, немного раздражало Чезаре. Но все же ему не хотелось сейчас ссориться с Риччо.
– Не бывает особых работ, – возразил он. – Бывает работа чистая и работа грязная.
Чезаре начинал понимать, в чем тут дело. Он сел на край канавы, по дну которой струился ручеек и, поглаживая рукой траву, приготовился к разговору. Солнце клонилось к закату, и в тишине окрестных полей отчетливо раздавались их голоса. Время от времени мимо них проходили люди, в основном мужчины, руки в карманах и в шляпах набекрень, с видом фланеров, которые по воскресеньям ходят в остерию. В ветвях тутовых деревьев шумели воробьи.
– Это хорошая работа, уж ты мне поверь, – настаивал Риччо. Он с отвращением затягивался горькой сигаретой, но не бросал ее – она придавала ему храбрости.
– О какой такой работе идет речь? – спросил Чезаре, понимая, что дело тут нечисто.
