Галина Врублевская - Вальс одиноких
Иветта не позвонила Глебу ни в ближайшие дни, ни позднее. Она сумела в зародыше подавить Тягу к юноше. Балансируя на краю пропасти, Иветта вовремя одумалась и отгородилась стеной домашних забот. Они и в самом деле закрутили ее, не оставляя времени для глупостей. Глеб больше не беспокоил Иветту. К счастью, перестал звонить и Владимир.
Валентин почти отстранился от домашних дел. Даже его обязанность – покупать хлеб по пути с работы – перешла к Иветте. В последнее время Валентин возвращался поздно: он втянулся в общественную жизнь фабрики. Женщины отдела охраны труда выдвинули любимого начальника в фабричный совет трудового коллектива, и он стал председателем этого органа. Иветта увидела мужа с новой стороны. Оказывается, он весьма честолюбив – не зря пробился в председатели!
О делах фабричного совета говорилось не только дома, но и на фабрике. Экспериментальную лабораторию в СТК представляла Светочка. За минувшие годы безотказная лаборанточка превратилась в уверенную молодую женщину: статную, с красивой грудью и с роскошными светлыми волосами. Вес мужчины оборачивались, когда она проходила коридором фабричного управления. Светлана отличалась не только внешней привлекательностью, но была деятельна и общительна, потому ее выдвижение было закономерным. Получалось, что Иветта и дома и на службе слушала отчет о работе в СТК. В чем-то мнения мужа и сослуживицы расходились, но в одном совпадали: в жалобах на непомерную загруженность. Иветта с сочувствием кивала. Работа членов совета не оплачивалась, а служебные обязанности с них никто не снимал. Валентину не хватало рабочего дня, и он часто задерживался на фабрике по вечерам.
В карьере Иветты резких скачков не наблюдалось. Она так и оставалась старшим технологом, лишь оклад подрос. И по-прежнему писала на юбилеи сослуживцев стихи одноразового пользования. Последний ее опус на тридцатилетие Светланы был совсем прост:
Тридцать лет – это только начало!Тридцать лет – все еще впереди!Мы желаем тебе, Светлана,Счастье, радость, любовь обрести!
Иветта привыкла к своей фабрике: пятнадцать лет на одном месте обточат любого. Она научилась отстраняться от мелких конфликтов в коллективе – этих бурь в стакане воды. Конечно, стойкий нейтралитет не спасал ее от косых взглядов, но предотвращал от явных нападок. Даже непредсказуемое поведение начальника Бузыкина она научилась предсказывать. Патетика Георгия Андроновича больше ее не смешила и не раздражала. Такой уж он человек. Для него украденная в трамвае трешка из кармана – великое горе, разбитая чашка – необратимая потеря. Если бы Иветта по-прежнему реагировала на каждый его стон или восклицание, то давно бы уже попала в сумасшедший дом. Невидимый щит скептицизма отражал словесные атаки начальника. Она не пропускала его речи к сердцу, да и ум мало занимала беседой. Собака лает, караван идет. Караван ее мыслей тянулся своим чередом. Но Бузыкин будто и не замечал отстраненности, по-прежнему изливая жалобы на жизнь и обстоятельства. Однажды за привычно совместным обедом он склонился к Иветте и трагическим шепотом произнес:
– Ах, несравненная страстотерпица Веточка, я вынужден сообщить тебе пренеприятнейшее известие.
Что за вселенская катастрофа случилась у Бузыкина на этот раз? Иветта не торопясь открыла банку с сахарным песком и отсыпала ложечку.
– Да, да, – продолжал Бузыкин. – Я понимаю, каким ударом станет для тебя эта весть, но считаю своим долгом предупредить о грядущей беде.
Иветта насторожилась. На этот раз начальник жаловался не на свою жизнь, а как-то затрагивал ее собственную. Неужели ее собираются сократить?
– Твой муж, Валентин Васильевич, встречаете: с другой дамой! С нашей Светланой!
– Ну да. Встречается, – подтвердила Иветта.
Я знаю, они работают над протоколами заседаний и иногда задерживаются на фабрике по вечерам. Кстати, Светлана замужем, если вы имеете в виду…
– Святая душа, Веточка. Всем известно, что наша Света – соломенная вдова. Муж ее месяцами пропадает в экспедициях. А упомянутая мною пара встречается не только на фабрике. Вчера я видел их в нашем парке Победы. Ваша семья, насколько я знаю, живет на другом конце города?
– Не на конце, а в центре, у Летнего сада, – машинально поправила Иветта.
– А на той неделе я ездил днем на лекцию в Дом научно-технической пропаганды, что на Невском, и представляешь – увидел обоих, выходящих из кинотеатра «Аврора».
Георгий Андронович театрально развел руками, как бы показывая: да, все это прискорбно, но молчать я не в силах. Новость словно ошпарила Иветту кипятком. Смесь отчаяния и возмущения закипела в ней. «Мерзкий, старый сплетник!» Досада, вспыхнувшая в душе Иветты, как это обычно бывает, обратилась не на виновника происшествия, а на человека, сообщившего о нем. Зачем он сует нос в чужие дела? Зря надеется, будто обманутая жена поблагодарит его, что открыл глаза на шалости мужа! Но неужели Валентин и в самом деле… Нет, не может быть.
– Я знаю, – неожиданно для себя сказала Иветта.
– Знаешь? – Начальник обескураженно приоткрыл рот, но привычный напор тут же вернулся к нему. – Иветта Николаевна, вы должны срочно принять меры! – Переход на вежливое обращение был предвестником начальственного гнева.
– Я не понимаю, о чем вы, Георгий Андронович. И мне не нравится, когда посторонние вмешиваются в мою личную жизнь.
– Понимаю, Веточка, тебе неприятно. Но ты мне как дочка. Послушай старика, ты должна выработать стратегию.
– Стратегию?
– Да. Ты должна вызвать у мужа ревность. Тогда ты вновь станешь ему интересна.
«Вот уж нет!» Иветта вспомнила ревнивые выходки мужа. Слава богу, отношения в семье устаканились, и она не станет их обострять.
– А давай, уважаемая Иветта, прогуляемся на виду у твоего мужа!
– Мы и так каждый день обедаем на виду у всех, – рассмеялась Иветта.
– Я говорю не о совместном обеде в лаборатории, а предлагаю обозначиться в другом месте, где нас мог бы заметить Валентин Васильевич и приревновать вас ко мне.
– К вам?! – вырвалось у Иветты.
Отпивая из чашки, она посмотрела на Георгия Андроновича новым взглядом. Попыталась увидеть в нем мужчину, к которому можно приревновать. Но сделать это было непросто – низкорослый пожилой начальник и прежде не отличался привлекательностью, а годы накладывали свой отпечаток. Мохнатые брови поседели, лысина на голове обнажилась. Мешки под глазами, дряблые щеки и большой живот, распирающий пиджак из старомодного габардина, довершали портрет. При взгляде на Бузыкина на ум приходили только микстуры и грелки. А ведь Бузыкину едва перевалило за полтинник.
