Татьяна Бочарова - Соло для влюбленных. Певица
Лариса приняла душ, сменила свой веселенький сарафанчик на строгий, хоть и легкий летний брючный костюм и придирчиво оглядела себя в зеркало. Ну что ж-, вид что надо: ни тени неуверенности или тревоги. Пожалуй, сегодня ей предстоит сыграть самую неприятную из всех ее ролей. Но эта игра стоит свеч.
Она еще секунду постояла перед зеркалом, потом резко повернулась и зашла в комнату Глеб сидел перед телевизором, по-хозяйски развалясь в кресле и щелкая пультом.
– Я постараюсь скоро вернуться, – сказала ему Лариса, – а ты пока займись ужином. Картошки начисти. Ты картошку-то чистить умеешь?
– М-м, – неопределенно промычал Глеб, не отрываясь от экрана.
– Я спрашиваю, сможешь почистить картошку?
– Лучше вас, сударыня, раза в два.
– Так уж и в два! – ехидно возразила Лариса.
– К твоему сведению, я ее столько перечистил, пока мать с работы дожидался, – Глеб наконец обернулся к ней, отложил пульт на журнальный столик. – Не говорю уж про армию.
– Ты разве служил? – удивилась Лариса.
– Так точно. В военном ансамбле Еще вопросы будут?
– Нет. Картошку сваришь. В холодильнике ветчина, помидоры в ящике около мойки Если проголодаешься, ешь один, не жди меня.
– Конечно не буду! Слопаю все сам, а тебе оставлю шкурку от ветчины, чтобы не командовала, – он смотрел на Ларису в упор своим дерзко-насмешливым и одновременно ласковым взглядом.
Она показала ему кулак и вышла.
На пропускном пункте прокуратуры Ларису действительно ждал выписанный на ее имя пропуск. Кабинет Весняковской она отыскала быстро, хорошо запомнив с прошлого раза его местоположение. Очереди в коридоре не было. Лариса тихонько постучала и осторожно приоткрыла дверь.
Видимо, все же зрительная память подвела ее, и она ошиблась. Весняковской в кабинете не было. Вместо нее за столом сидел, углубившись в бумаги, мужик возрастом далеко за сорок, при погонах, с сероватым, обрюзгшим лицом.
– Простите, – проговорила Лариса.
Мужчина даже головы не поднял.
Лариса вышла в коридор, поглядела на дверь, потом сверилась с пропуском. Странно, и в бумажке, и на дверной табличке одна и та же цифра. Кабинет номер семнадцать. Выходит, она пришла верно. Что же тогда делает этот тип на месте Весняковской? Или та нечаянно перепутала время и назначила Ларисе прийти в не приемные часы?
Лариса вздохнула и вновь заглянула в кабинет. Мент все так же сосредоточенно корпел над бумагами.
– Извините, – проговорила Лариса, делая шаг по направлению к столу. – Здесь должна была быть следователь Татьяна Сергеевна Весняковская. Она просила меня зайти.
– Весняковская в больнице, – лаконично ответил серолицый. Голос у него был глуховатый и скрипучий.
– В больнице? – испугалась Лариса. – Что же с ней стряслось?
– Ничего, – спокойно ответил мужчина, что-то помечая ручкой на листе бумаги. – Она родила.
– Кого? – машинально поинтересовалась ошарашенная Лариса, хотя этот вопрос мало занимал ее. – Мальчика или девочку?
– Мальчика. – Мужик наконец поднял голову от стола и отложил ручку.
Так вот почему миловидное лицо Весняковской показалось Ларисе таким отекшим! Вот что означали разбросанные по ее щекам и носу крупные веснушки и легкомысленный, не отвечающий уставу наряд! ; Лариса вдруг почувствовала тревогу. Мужчина смотрел на нее теперь уже пристально и внимательно. Его блекло-серые, в тон лицу, глаза, утонувшие в набрякших складках век, казалось, буравили ее насквозь.
– Что же мне делать? – спросила Лариса, с досадой слыша растерянность в своем голосе и уже заранее догадываясь, что услышит в ответ.
– Дела следователя Весняковской переданы мне, – подтверждая худшие ее опасения, проскрипел серолицый, зачем-то проводя рукой по начинающим лысеть волосам, таким же блекло-серым, как лицо и глаза.
Лариса ощутила, как рассеиваются в дым ее самоуверенность и хладнокровие. Такого подвоха она не ожидала. Новый следователь не шел ни в какое сравнение с милой и приветливой Весняковской. Больше всего он смахивал на лагерного надзирателя. : – Прошу садиться, – пригласил серолицый Ларису и указал на стул около стола. На этом самом стуле она сидела в прошлый раз, отвечая на вопросы Весняковской.
Лариса пересекла кабинет, стараясь изо всех сил идти спокойно и с достоинством, и села, куда велел ей мужчина.
– Меня зовут Бугрименко, Петр Данилович, – скрипоголосый произнес свою фамилию через «ы» и слегка смягчив «г», так что у него прозвучало «Бухрьшенко», из чего Лариса заключила, что значительную часть своей жизни новый следователь провел далеко от столицы. – А вы у нас кто будете? – Он покосился в разложенные на столе записи и тут же ответил сам себе: – Данилец Лариса Дмитриевна. Так?
– Так, – подтвердила Лариса, ловя себя на том.
что ей невольно хочется положить руки на колени. Тон, которым говорил с ней Бугрименко, никак не годился для беседы со свидетелем. Скорее он был применим к человеку, находящемуся под следствием. Или, чего уж там, к уже осужденному на приличный срок.
К ее удивлению, больше следователь ничего не сказал, а снова молча углубился в бумаги. Повисло напряженное молчание, и чем дольше оно длилось, тем больше Лариса начинала нервничать. Наконец она не выдержала и, призвав на помощь всю свою волю, произнесла:
– Я полагаю, что должна вам еще раз повторить то, что уже рассказывала дважды: как произошла авария и погиб пешеход.
Лариса осталась довольна собой. Голос прозвучал твердо и спокойно. Она намеренно не сказала «погиб ребенок», а употребила безликое слово «пешеход», надеясь, что такая подмена позволит ей притупить эмоции, приглушить память. В эту минуту она чувствовала себя настоящей соучастницей преступления, хитро и расчетливо старающейся выпутаться из расставленных ей силков.
Бугрименко смерил Ларису холодным и безразличным взглядом и покачал головой:
– Нет. В третий раз пересказывать одно и то же не нужно. Здесь все записано в подробностях, – он ткнул в листы протоколов, лежащих перед ним.
– Что же тогда вы хотите? – с недоумением спросила Лариса.
– Только одного, – Бугрименко снова пригладил без того жидкую, прилизанную шевелюру. – Найти того, кто это сделал.
Его слова прозвучали как приговор. Неужели он что-то знает? Чушь! Откуда? Что ему может быть известно? Или Бугрименко следил за ней? Но как? Когда? Ведь он лишь сегодня получил это дело. Тогда почему он так смотрит на нее, почему говорит жестким, неумолимым, прокурорским тоном, будто подозревает ее в чем-то? И что значат его последние слова?
– Боюсь, что я ничем больше не смогу вам помочь, – выдавила Лариса. – Все, что я видела, я уже рассказала Татьяне Сергеевне, а еще раньше сотруднику милиции, прибывшему на место происшествия. Прибавить мне нечего.
