Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - De Ojos Verdes
Мне нельзя сейчас оставаться, я точно прибью эту сумасшедшую.
Вылетаю из квартиры, скрежеща челюстью.
Как же всё это нелепо, до жестокости глупо. Скомканно, размыто и совершенно неоправданно.
Мы и вправду заигрались.
21. Лус
Вытираю запотевшее зеркало и пытаюсь разглядеть свое размытое отражение. Никогда бы не подумала, что люди действительно прибегают к этой киношной сцене, с бесцельной бесстрастностью выискивая что-то на лице. Искаженной кляксой вырисовывающемся на серебряной глади.
Как можно ничего не чувствовать? Ничегошеньки.
Всё смотрю и смотрю.
Меня будто коротнуло, вывело из строя замыканием.
Я в домике, где царит нелепое бестолковое спокойствие.
Первый поцелуй, первое прикосновение, первый секс… ничего этого у меня больше не будет. Попрано нечто важное, чистое, прекрасное. Всё могло произойти правильно, но я талантливо запорола течение событий, не дав свершиться красивым моментам в будущем.
Прикладываю ладонь ко лбу, стягивая прилипшие пряди к виску.
Как бездарно я профукала самую большую девичью ценность.
Уголки губ кривит печальная улыбка. Это даже мысленно звучит с пафосом — я поставила жирный крест на своей чести.
М-да.
Пускаю холодную воду и жду, пока она приблизится к ледяной. После адово горячего душа умываюсь ею, уповая на контраст, который может помочь прийти в себя.
Но нет. Просто замерзаю.
Бреду в спальню и нахожу в недрах шкафа Кети самую теплую пижаму и носки. Меня так знобит, что облачаюсь с армейской скоростью, стремясь согреться.
Игнорируя открытую пачку презервативов на тумбочке, будто ядовитую змею, убираю постельное белье, оставляя голый матрас и подушки. Закидываю в барабан стиралки, но не задаю программу, ночь на дворе, соседи спят, а стены здесь тонкие.
Возвращаюсь в комнату и опускаюсь на ковер, спиной упираясь в бортик кровати. Сверлю темноту за окном немигающим взглядом и обнимаю колени механическим жестом.
Ну и зачем? Как? Почему я допустила эту фатальную ошибку?
В груди расползается дыра.
Я никогда не страдала склонностью к опрометчивым поступкам, не шла на неоправданные риски, не вступала в бессмысленные споры. С детства была слишком сознательной для беспросветных глупостей. Все мои действия были выверены, имели четкую цель. А сейчас мир опрокинулся. Я растеряна. Обескуражена собственным поведением.
Думаю о Марате. Он первый парень, который мне понравился. Я предполагала, что между нами может возникнуть что-то искреннее, у чего будет шанс перерасти в нечто большее. По-девчачьи впадала в мечты перед сном, крутила какие-то сцены, разрешала воображению унести меня за пределы реальности.
А что же Барс, которому я так легко отдалась?.. Всего лишь феноменальное помутнение. Ставшее спонсором крутого разгона от нецелованной до искушенной.
Проступает недоумение.
Что с этим делать?
Как привыкнуть к горькому вкусу никчемной победы?
Следующий час расходую на то, чтобы не дать внутреннему каркасу развалиться окончательно. Душý боль в зародыше, не позволяю разрастись отчаянию и отгоняю слезы. Никогда не была плаксой. Я справлюсь.
Дверной звонок пугает неожиданностью.
Вздрагиваю и несколько секунд хмурюсь.
Не хочу его видеть, зря пришел.
Но когда трель повторяется, нехотя плетусь в коридор
— Чего тебе? — с усталым безразличием впускаю парня.
Барс огладывает мое одеяние не по сезону, но никак не комментирует. Молча снимает обувь и мрачно шагает к ванной. Наблюдаю, как моет руки. Чистюля сахарная.
— Передумал бросать тебя на произвол судьбы, чекануш.
Вот так заявление.
— В смысле, передумал, — не выражаю никакой заинтересованности, — а как же мои страдашки? Я уже меланхоличный плейлист подготовила, чтобы официально принять свою участь.
— Послушаем вместе.
— Ты поплачешь со мной?
Короткий закрытый взгляд, полный напряжения, и Таривердиев нагло обходит меня, вваливаясь в спальню. Меньше всего сейчас я нуждаюсь в разговорах с ним, поэтому захожу следом и включаю ноутбук. Через минуту помещение затапливает тонким голоском «Максим», вещающим:
— Я так привыкла жить одним тобой, одним тобой…
Я воспроизвела рандомную композицию, выданную поисковиком на запрос «грустные песни».
Стоим с Барсом и смотрим друг на друга без тени улыбки, хотя ситуация безбожно дурацкая. Я так манифестирую о своем намерении всё же остаться одной, а он — игнорирует это намерение и неподвижно слушает весь первый куплет. Весь! Терпеливый гад!
А потом неожиданно срывается с места и дергает меня за руку, заставляя приблизиться к себе. Кладет мои ладони на свои плечи, а сам осторожно перемещается мне на талию. Причем, в рамках приличия.
И мы начинаем медленно кружиться. Очень-очень медленно.
Я деревенею и позволяю эти манипуляции, чувствуя себя крохотной балериной в шкатулке, заводимой ключиком.
Поверить не могу — мы танцуем?!
Кто из нас более крезанутый?
Жгучие, жгучие глаза напротив. Что в них изменилось?
— Вот теперь ты меня пугаешь. По-настоящему, — шепчу, выбитая из колеи.
— С тобой не сравнюсь, поверь. В шоке от тебя, химера. У меня мозг буксует от твоих выступлений.
— Ты очень много обзываешься.
— Не совсем. Констатирую факты по случаю.
— О, надо же. Теперь не буду переживать, что я чучундра. Это не агрессивно окрашенная кличка, всего лишь факт по случаю.
— Ну, я тоже в твоей интерпретации получаю не лучшие звания. Пушистый, блохастый, бубенчатый… продолжать?
Мотаю головой и вздыхаю.
Отстраняюсь, не дожидаясь окончания песни, выключаю ноутбук и сажусь на ковер, как до прихода Барса.
С каждым словом в диалоге из меня будто душу вынимают порционно. Я не просто устала, я сломалась.
Вот бы он понял, что ему лучше уйти. Сил спорить нет.
Но не судьба.
— Почему ты одна? — присаживается рядом и зеркалит мою позу, сгибая ноги в коленях и откидываясь на бортик кровати.
Оба смотрим в окно на только-только зарождающийся рассвет. Яркие градиентные цвета на пару секунд отвлекают меня от собеседника.
— Кети у жениха, я же говорила.
— А твоя семья? Как они отпускают сюда? Чем ты объясняешь ночные выгулы?
— Ночные выгулы, — фыркаю. — Как будто я по дискотекам шляюсь.
— Технически — почти. Так что?
— Родители Кети ученые-археологи, три четверти года их не бывает в городе. Раньше с ней жила бабушка, но полгода назад уехала к себе в село. Родные справедливо решили, что Кети с наступлением совершеннолетия стала достаточно взрослой для самостоятельной жизни.
— Завидуешь?
Не знаю, как так выходит, но его беззлобное ехидство заставляет меня рассмеяться:
— А то.
— Значит, ты ночуешь половину недели у подружки, и это оправдывается тем, что ей страшно в одиночестве?
— Слишком примитивно мыслишь, Барсик, — поддеваю, устраивая голову на согнутых коленях. Терять мне больше нечего, поэтому отвечаю честно, надеясь, что после утоления информационной жажды гость уйдет. — Мы с Кети примерно год занимаемся английским с одной американской преподавательницей, немного владеющей русским. Из-за разницы во времени это всегда происходит ближе к ночи. Дома я мешаю бабушке с дедушкой громкими разговорами. Как-то плавно мы пришли к тому, что я ночую у Кети в урочные дни, да и вместе веселее грызть гранит науки. Вообще, знаешь, Кети — моя единственная блажь по жизни. То есть, блажь, которую мне позволяли. Мы с ней похожи, наверное, поэтому и притянулись. Обе воспитываемся старшим поколением, а не родителями.
Барс хмыкает. Напоминая невзначай, что тоже из этой лиги.
— Я знаю, что ты спросишь сейчас. А как же занятия, если я работаю. Кети включается одна, я потом нагоняю по материалам.
— Зачем тебе эта работа?..
Самая нижняя полоса горизонта становится светлее. На часах — половина седьмого. Я сижу с парнем, с которым переспала несколько часов назад под влиянием очень странных обстоятельств и делюсь своими секретами.
