На остановке у сгоревшей березы - Светлана Мосолова
А через два дня председатель заехал к нему на стройку. Глядя мимо, бесцветным голосом сказал:
— Из Минска сейчас позвонили. При задержании особо опасного преступника погиб майор полиции Павел Савельев.
Председатель неестественно всхлипнул и шепотом, глядя уже прямо в лицо Михаилу, словно удивленно, добавил, — три пули и все в лицо…
Махнул рукой, тяжелой походкой вернулся к машине. Миша увидел, как затряслись его плечи, когда водитель отъезжал.
19
Туркменистан. 2000 год
В Ашхабаде стояла августовская тяжелая жара. Татьяна ходила по базару, покупала тетради и ручки дочери к школе. Много русских покинуло страну и вернулось на родину. Таня с детьми несколько раз летали в Россию, которая показалась не столь открытой и дружелюбной к приезжим. Она в прямом смысле чувствовала себя чужой среди своих по обе стороны границы. Со своим незаконным мужем рассталась окончательно, больше не в силах переносить чужеродный ее натуре образ жизни. Две близкие подруги уехали в Беларусь. Она полетела к ним в отпуск, вернувшись, не прекращала думать про эту маленькую лесную страну. Родственников и близких друзей у нее не осталось. Новых приятельниц заводить не было желания. В ее жизни наступила черная полоса. Она ходила на работу, с работы заходила на базар, покупала продукты, возвращалась домой. Занималась детьми, хозяйством, экономила деньги, чтобы приобрести новую одежду. А ночью лежала одна в кровати и с тоской смотрела на большое тутовое дерево за окном, и сердце сжималось в великой печали.
— Господи, Владыка! Научи меня, подскажи, Боже, направь на путь истинный! Мне плохо здесь! Я не знаю, что мне делать, чтобы это было правильно. Я задыхаюсь от такой жизни. Так устала быть одной! Я не хочу слишком многого. Только чтобы рядом был надежный мужчина и дети мои не болели.
Все чаще в своих беспокойных снах видела один и тот же повторяющийся сон-дорогу, с обеих сторон окруженную сосновым бором. Даже чувствовала запах леса, когда просыпалась в слезах.
Прошло пять лет. Она по-прежнему жила в Ашхабаде. Женила сына, выдала дочь замуж, дождалась внуков и жила ради этой большой семьи. Но сны с лесной дорогой не покидали ее. Продолжала писать рассказы. Сердце маялось и трепетало, как пойманная в клетку птичка. Она почти смирилась со своей судьбой.
От доверчивой и простодушной девочки не осталось и следа. Жизнь учила ее, а она послушно обучалась. В свои сорок пять состоялась как немногословная, уважающая себя женщина. Чего стоило такое перестроение характера, всего внутреннего мира, знала она одна. Только редкими ночами, когда удавалось сесть за компьютер, позволяла себе расслабиться и с упоением печатала смешные, веселые рассказики. Это была ее настоящая жизнь, личное пространство.
Последующие два года были печальными и хорошими для нее одновременно. Дочь с мужем и детьми уехали жить в Италию, в маленькую провинцию на берегу моря. Через год после отъезда прислала приглашение, и она с семьей сына полетела к ним в гости. Небольшой домик, доставшийся зятю в наследство от дяди, был чудесным. Весь увитый плющом и виноградом, он словно сошел с открытки. Семья прекрасно провела время. Когда зашел разговор о переезде к дочери, она действительно была рада.
Только себя не видела она на прекрасном итальянском побережье. Не знала язык, была чужой на этом празднике жизни. Все ее мысли и мечты долгие годы были лишь об одном уголке земли. Она твердо знала, что лишь там, куда вела дорога среди сосен, есть ее настоящий дом.
Сердце разрывалось от печали, тоски и разлуки с детьми, маленькими внуками, которых она бесконечно любила. Ей было стыдно признаться Анне в своем решении. А взрослая дочь сказала: «Милая моя мамочка. Не представляешь, как я рада, что ты обретешь то, что так долго ждала. Ты обязательно должна переехать в Беларусь, как всегда хотела. А когда станешь совсем старенькой, я заберу тебя, и ты будешь принимать здесь целебные воды». Откуда у ее дочери столько мудрости?! Положив трубку, она долго плакала от разлуки, от радости скорой встречи с новой жизнью, от гордости за детей и просто от того, что так хотелось поплакать.
Весной полетела в Беларусь и вместе с подругой нашла себе дом в деревне в двух часах езды от Минска. А уже осенью продала квартиру в Ашхабаде. Разделив деньги на три части, отправила детям их доли. Съездила на родину, сходила на могилы родных. 21 сентября поездом Москва — Минск ехала, спокойная и тихая, в свою деревню, в свой дом.
21 сентября 2008 года. Скорый поезд Москва — Минск
В купе вместе с ней на станции в Москве зашла древняя старушка, которая ехала домой после посещения Покровского собора. Жуя булочку, она рассказала Татьяне про силу святой Матроны, сообщила, что именно сегодня хороший день для благих дел, поругала маленько буфетчицу привокзального общепита, перекрестилась, улеглась на свою полку и сразу крепко заснула.
Другой попутчик, возвращавшийся из командировки, зашел в купе уже в веселом настроении, забросил на вторую полку саквояж, улыбнулся ей и ушел к приятелям в соседний вагон.
Она присела к окну, с интересом наблюдая за пробегающими за окном пейзажами. Наконец поезд выехал за город. Желто-оранжевое сентябрьское Подмосковье напоминало о чем-то далеком, уже забытом. Ушедшее детство осенним ветерком всполошило ворох листьев у насыпи, махнуло ей еловой лапой. Она все смотрела на свою Россию и не могла насмотреться.
Татьяна пила чай, когда в купе заглянул мальчик. Быстро и цепко оглядевшись, он боком, не открывая широко двери, протиснулся и молча смотрел на нее.
Женщина тоже осмотрела его всего. Грязный, худенький, в большом, не по размеру, пиджаке и с шапкой в руках, он изо всех сил старался выглядеть независимо. Но ввалившиеся глаза выдавали все переживания, которые он хотел скрыть. Тем более Таня увидела в этих глазах голод и недоверие.
«Господи, сколько же еще осталось в нашей жизни таких вот детей, бездомных, покалеченных жизнью. А ведь какие славные детские глаза. А смотрит, словно уже все в жизни знает. Только всех не пережалеешь, сердца не хватит», — подумала она и ровным голосом сказала ребенку.
— Я чай пью. Садись, попей со мною…
Мальчик проглотил слюну, сделал шаг назад, к двери, затравленно поднял одно плечо и недружелюбно ответил.
— Я сяду, а ты вмиг полицию вызавишь, да ишшо накричишь, что кашель
