Бывшие. Я тебя отпускаю (СИ) - Черничная Даша
— Саш, — торможу его.
Но сын вообще не видит ничего предосудительного в этом вопросе. На удивление Никита не чувствует себя оскорбленным.
— Алкаши, да, Саш. Самые настоящие.
— А где они сейчас? — интересуется.
— Спились, — пожимает плечами Ник. — Умерли давно. Может, оно и к лучшему.
— Хреново, — вздыхает сын.
— Саш! — распахиваю глаза.
— Ну ма!
— Саш, а ты только хоккеем занимался? — спрашивает Никита. — Или что-то еще пробовал?
— В сердце клуб всегда один. ЦСКА непобедим, — сын бьет себя кулаком в грудь.
Ник смеется:
— Ясно. Понятно.
За теплой болтовней неожиданно проходит вечер. Мы уже собираемся уходить, когда к Нику подходит Женька:
— Сашк, а Сашк? А пойдем я покажу тебе котят? Маруся родила вчера, они такие миленькие… хоро-о-ошенькие. В подвале нашего подъезда живут.
Саша громко стонет, но встает:
— Пошли, маленький монстр, покажешь мне своих котят.
— Сань, только недолго, — наставляю его. — А то мы волноваться будем.
— Одна нога здесь, другая там, — подмигивает мне и забирает Женьку.
Мы остаемся один на один с Никитой, и атмосфера ощутимо меняется.
— Я помою посуду, — отвечаю вмиг севшим голосом.
— Нет, я.
Синхронно подаемся к раковине, соприкасаясь плечами. Замираем.
— Инга… — шепчет мне возле виска, и я плавлюсь, как масло на солнце.
— Ник…
Он разворачивает меня к себе и целует. Поцелуй совершенно новый, неизведанный. Никита будто изучает меня, знакомится заново. В этом поцелуе нет сжигающей, необузданной страсти, но есть что-то совершенно новое. Нежность, трепет.
Я превращаюсь в мягкую субстанцию, подаюсь вперед, и Фадеев с готовностью прижимает меня к себе. Запускаю руку ему в отросшие волосы, стягиваю их.
Ник прижимает еще сильнее, увеличивая напор.
— Сашка… Женька…
— Наши дети заняты котятами…
Наши. Боже. Он даже не догадывается как эти слова действуют на меня.
Спирает дыхание, в груди растекается что-то тягуче-болезненное, будто дальше, за этим поцелуем последует одна непроходимая печаль.
Парадокс в том, что я уверена: так и будет.
Слишком много боли было, да и сын…
— Папуль! А мы покормили котят!
Как бильярдные шары, разлетаемся с Никитой в разные углы комнаты. Следом заходит Женька и щебечет о том, какие прекрасные котята родились у Маруси.
Отворачиваюсь от девочки и тру губы. К горлу подкатывают рыдания, но я глушу их. Я мастерски преуспела в этом.
Когда я оборачиваюсь к Никите, на моем лице уже спокойная и легкая улыбка.
— Инга, а Сашка домой пошел, — растерянно произносит Женька.
— И мне пора, — киваю. — Спокойной ночи.
Иду в нашу квартиру на автопилоте. Алекс в душе, и я падаю на диван, бездумно включаю первый попавшийся канал в телевизоре. Смотрю невидящим взглядом.
Глава 31
Никита
Едва с меня снимают гипс и я более-менее могу передвигаться, как делаю то, о чем думал давно.
Утром просыпаюсь с четким планом. Отвожу Женьку в сад, а сам поднимаю старые связи. Воспроизвожу в голове слова своих друзей, которые все это время глушил. Нахожу Леху. Именно он громче всех кричал, как классно было зажигать с Разиной. У бывшей одногруппницы узнаю, где он работает.
Паркуюсь возле банка, прохожу внутрь. Быстро окидываю взглядом персонал и нахожу его. Сидит за столом, явно скучая в отсутствии клиентов.
— Привет, — подхожу вплотную к столу.
Леха поправился, сильно. Он и раньше был толстым, но сейчас просто бесформенный пузырь.
— О-о! Какие люди! Привет, Фадеев. Что, решил снизойти до нас, простых смертных? Я слышал, ты занимаешь высокооплачиваемую должность, чуть ли не правая рука генерального.
— Поговорим? — выгибаю бровь, игнорируя вопросы.
— Ну пошли покурим, что ли, — Леша поднимается, и мы выходим через черный вход на улицу.
— Мне нужны имена всех, с кем у Инги был роман.
Леша давится дымом, тут же краснеет.
— Ты больной, что-ли, Фадеев? У какой Инги?
— Разиной, — одно слово.
— Разиной? — не понимает он. — Что за бред?
— У нее ребенок. Я пытаюсь найти его отца. Возможно, это кто-то из тех, с кем у нее был роман. Ты знаешь что-то об этом?
— Откуда я знаю, с кем она трахалась?
У меня от лица отливает кровь.
— Толстый, ты активно полоскал Ингу последние курсы. Рассказывал о ее бесчисленных романах. Втирал, что сам спал с ней. Может, это вообще твой сын? — злюсь.
— Господь с тобой! — ахает. — Слушай, нахрена тебе все это? Дела давно минувших лет, зачем поднимать пыль? Да и не было у меня с ней ничего, — сдувается.
— Что, прости? — замираю.
Леха прикуривает новую сигарету:
— Слушай, ты помнишь меня в универе? У меня же прыщей разве что на пузе не было. Я носил брекеты и очки. Жирный задрот. Ну какая Разина? Она не смотрела даже на меня.
— То есть… ты хочешь сказать, что врал обо всем?
— Не врал, ну так… приукрасил. Зато на меня хоть девки стали смотреть, когда узнали, что Разина трахалась со мной.
Кажется, даже движение крови останавливается в моем организме.
— Нахрена, Леш?
Толстый психует.
— Слушай, тебе нас не понять! Ты начал тусить с Разиной, мы с пацанами позавидовали. Ну приврали немного.
— Фотографии? — спрашиваю ледяным голосом.
— Какие фото? — хмурится. — А… да фотошоп обычный, Ник. Нафига тебе все это ворошить надо? Ну поржали мы с пацанами немного. Ты нас вообще видел? Толпа задротов. Мы были обречены до тридцатника быть девственниками, а так обрели популярность. От Разиной ведь не убыло ничего. Она же вообще потом уехала, так что ей насрать было, кто там и что говорил за спиной.
Я настолько охуеваю от этого потока сознания, что до меня не сразу доходит истина: Ингу оклеветали самым отвратительным образом. Сделали мерзкие фото. Смеялись над ней. И я не вступился за нее… позволил всему этому случиться. Но самое страшное… она была беременна от меня. И я предложил убить собственного ребенка.
— Никит? — Леха смотрит на меня квадратными глазами, в которых плещется страх.
Не знаю, что он видит на моем лице. Я просто иду на толстого, пока тот не утыкается спиной в стену. Первый удар — в морду. Кровь расплескивается по белой рубашке, течет из носа яркой струей.
Толстый матерится, но я не слышу ничего.
Второй удар в объемный живот.
Бью его туда несколько раз. Не могу остановиться. Я в полнейшем хаосе. Не помню, чтобы кого-то с такой же силой ненавидел.
Останавливаюсь с трудом. Толстый стекает на землю и сплевывает кровь. Матерится, плачет, скулит.
— Ну и гнида ты, Леша. Жирная гнида.
Ухожу. Сажусь в тачку и опускаю взгляд на свои окровавленные руки. Если бы можно было отпиздить самого себя, я бы сделал это.
Какой же я мудак…
Глава 32
Никита
— Этот ребенок не мой. Я тебе не верю. Решай свои проблемы сама. Точка, — говорю я.
— Возможно, прямо сейчас ты делаешь самую большую ошибку в своей жизни.
Я вижу боль в ее глазах. Ее слишком много. У меня есть возможность успокоить Ингу, помочь ей. Просто быть рядом. Но вместо этого я намеренно топлю ее еще сильнее.
— Ошибку сделаешь ты. Если оставишь ребенка.
Сижу в тачке у нашего подъезда и курю. Одну за одной.
Руки стягивает от засохшей крови. Запястье жутко болит. Оно еще не до конца восстановилось после аварии. Но я ни грамма не жалею, что разобрался с Лешкой.
Если бы я мог сделать то же самое с собой — непременно сделал бы. Любое наказание для меня будет недостаточным.
Даже представить боюсь, что пережила Инга. Я не знаю точно, но, судя по тому что я вижу и слышу, отец больше не фигурирует в ее жизни. Она сама разорвала с ним связь или же он выгнал ее? О характере Арама Разина ходят легенды. Это жестокий и тяжелый человек.
Так что меня не удивит, если выяснится, что он выгнал дочь. Если бы только можно было отмотать время вспять, вернуться назад. Я бы ни за что в жизни не отпустил ее.
