Его трудное счастье - Таша Таирова
— Вот поэтому ты, дорогая моя, должна выучиться, стать врачом и жить дальше! Итак, никаких академов, нам главное второй и третий курс продержаться, а там клинические дисциплины пойдут, полегче должно стать.
— Ага, нам бы день простоять да ночь продержаться. И два года отфуфырить, как для бешенной собаки — сто километров не крюк. Ладно, пошли, скоро перемена заканчивается, а любимая гистология начинается. Опять Наталья Александровна будет сознание терять от моих рисунков. Блин, школа-студия Грекова, а не медин. Я на прошлое занятие весь вечер эти слюнные железы рисовала, а она мне заявила: «Людмила, это что за колёса?» Какие колёса? Я, может, этим рисунком гордилась, блин! Потому что перед каждым открыванием альбома по гистологии спрашиваю себя: «Воеводина, я тебя как художник художника спрашиваю — ты рисовать умеешь?» И скажи, что Остап Бендер был не прав, а? Слушай, кажется, у нас будет праздник! Смотри, тучки набежали. Так, быстро погнали в корпус, пока под ливень не попали. Осталось всего ничего — две недели занятий, два экзамена — и вот он, второй курс!
* * *
Валя устало опустилась на диван и усмехнулась, слушая неунывающую Шахиню.
— Мы женаты уже много лет, муж почти никогда не произносит «люблю». Скажешь — обидно? А вот и нет! Вместо этого слова — горячий ужин, уроки с сыном, а как-то зимой вообще удивил: к моему приходу повесил на батарею мой домашний прикид, чтобы я, замёрзшая в дороге, могла переодеться в тёплое. Нафиг цветы и громкие слова, любовь — это поступки, Валь.
— Да я всё понимаю, да только и услышать что-то приятное тоже хочется. Помнишь, доброе слово и кошке приятно.
Евгения села рядом и внимательно посмотрела на сменщицу:
— Мне кажется или ты уже проснулась сегодня вусмерть уставшая?
— Не кажется, Жень. Но сегодня у меня последнее дежурство. Всё.
— Что всё? Чего я не знаю? Ты что, уволиться решила?
Валя прикрыла глаза и усмехнулась:
— Ты в своём уме? А на что я жить буду? В отпуск я иду, Шахиня, в отпуск. На целый месяц, представляешь? Ещё и половину сентября захвачу — буду ходить в институт и не дежурить по субботам. Красота!
— Красота, — пробурчала Евгения. — Тебе бы на море смотаться, чтобы рядом никого и ничего. Береги себя для себя, Валька. Береги, замены не будет. А Короля своего… Бросила бы ты его, а? Я же вижу, ничего хорошего тебе не светит.
— Не надо, Жень. У каждого свой опыт.
— Опыт — это то, что получаешь, не получив того, что хотел, милая моя. Ну ладно, вернёмся к нашим баранам. Значит так, стерильный стол я перекрыла, формалиновую камеру заполнила. Да-да, я помню твою любовь к этому волшебному аквариуму. Бригада у тебя сегодня нормуль — понапрасну дёргать не будут. Ну, я пошла.
В этот момент зазвонил телефон, Валя схватила трубку и коротко произнесла:
— Дежурная операционная сестра, слушаю!
— Девочки, оперативный дежурный беспокоит. Задержите уходящую смену, командир приказал всем оставаться на своих местах.
Валя положила трубку и посмотрела на Шахову:
— Жень, всем приказано оставаться на своих местах. Командир распорядился. Что происходит?
Шахиня пожала плечами, но потом быстро включила телевизор и уставилась на экран, где кружились балерины в белоснежных пачках.
— М-да, давно мы «Лебединое озеро» не смотрели. Помнится, последний раз мы это лицезрели в день смерти любимого Леонида Ильича. Ах да, ещё когда наши мальчики ездили в Москву картошку убирать*.
Валя сглотнула и тихо прошептала:
— Как думаешь, это что? Война? Или переворот?
— Спокойно, поживём — увидим. Ты пока кофе выпей, а то бледная стала, что тот лист бумаги. И не дёргайся без причины. Думаю, что скоро всё станет ясно. Я пока по хирургам прошвырнусь, может, они что-то слышали.
— А по радио ничего не говорили?
— Это опять же в ординаторскую надо идти.
— Нет, Жень, я к Вадиму пойду. Страшно что-то.
Валя сорвалась с места и быстро вышла из операционного блока, Евгения отправилась следом, приговаривая себе под нос:
— Вот и отдохнули, и в отпуск сходили. Теперь осталось только ещё один переворот пережить, будто августовский путч ничему никого не научил. Блин, и откуда это вся эта долбанутость взялась? Всё просрали, ещё и остатки грохнуть надо. Да так, чтобы от страны и места мокрого не осталось.
Валя бежала по коридору, глядя на испуганных медсестёр и взволнованных хирургов. Она постучала, распахнула дверь и выдохнула, увидев собранного и внешне спокойного мужа у окна.
— Вадим, что происходит?
Король отошёл от распахнутого окна и поймал рванувшуюся к нему жену:
— Ты чего? Испугалась? Послушай меня — не думай ни о чём, пока не станет ясно, что случилось. Слышишь? Успокойся. Я, к сожалению, знаю не больше вашего, слышал только, что командира вызывали в штаб округа рано утром. Нам пока сказано сидеть на рабочих местах, быть готовым к приёму больных и… и раненых, Валь. Так что вы с Шахиней проверьте оба операционных зала, перевязочные, запасные наборы с инструментами, в реанимацию позвони, чтобы они шкафы с растворами обновили. Если что — аптека работает. И успокойся. Нервами делу не поможешь. А теперь иди — проконтролируй всё, ясно?
Валя согласно кивнула, почувствовав прикосновение губ ко лбу и вышла из кабинета. Вадим был прав. И по мере перечисления того, что она обязана была сделать, её нервозность отступала, а на первый план выходил профессионализм. На ближайшие сутки она основная дежурная операционная сестра, на ней лежит ответственность за операционные. И Вадим не отмахнулся от неё, не фыркнул, он успокоил и дал понять, что рядом, что ничего страшного не случилось, что он поможет и во всём разберётся. Так что — работать! Мимо них ничего не пройдёт. К сожалению…
__________________________________________________
*В день смерти Брежнева Л.И. вместо заявленного концерта ко Дню советской милиции по телевизору показали балет «Лебединое озеро». Такое в Советском Союзе затем повторялось не раз, в том числе и 18 августа 1991 года в период августовского путча (ГКЧП), когда по тревоге в столицу перебросили три дивизии ВДВ с техникой. А потом объявили, что они приехали убирать картошку.
Глава 15
Кучеров остановился перед хирургическим корпусом, потоптался, не решаясь войти, но всё-таки толкнул дверь и глубоко вдохнул, втягивая знакомые медицинские запахи. Его удивила какая-то напряжённая тишина, будто
