Мама на фоне измены (СИ) - Евгения Мэйз
— Ты о чём?..
Он вновь хватает мои пальцы, тянет за собой и отпускает, втолкнув меня в кухню.
— Ты прекрасно знаешь о чем я!
— Неа!
Я оглядываюсь по сторонам, определяя, где второй выход из этого помещения.
— Черта с два ты от меня отвяжешься сегодня! — бросает он, перегородив собой выход. — Думаешь поматросить меня и бросить!
Мне смешно выслушивать эти стародавние обвинения. Три года тому назад я просто хотела сбежать, чтобы не испытывать неловкости по утру. А сейчас мне неудобно из-за тетки неподалеку и самое главное, я не хочу разбудить девочку. Буду чувствовать
— Паш, ты ведь подтвердил, что это всего лишь секс-кекс…
— Шмекс, — заканчивает он за меня. — Это был он, но не списывай меня со счетов так рано.
Честно? Не хочу ни уходить, ни оставлять его, но… Где мое чувство гордости?
*Обижусь на кондуктора и пойду пешком т. е сделаю назло, но мучиться буду сам.
Глава 13
Где? Где?
Она на месте. Просто она немножко разомлела благодаря двум факторам. Нет. Даже трём. Первый, я стала иначе смотреть на мир, приняв на грудь пару бокалов выдержанного напитка на основе забродивших ягод и фруктов. Второе, мои гормоны и нервные клетки угомонились, получив эндорфины и копию их самих, но в мужском обличии. Третье, я все это время вспоминала лишь хорошее, получала большей частью позитивные новости и думала о существе, которое вообще ни в чем не виновато.
Но гордость напомнила о себе, попросив уйти ни в коем случае не считаясь с Пашей. Мало ли что он там хочет?! Надо уйти и срочно. А почему? Я не могу объяснить себе это.
— Ладно. Найду дорогу самостоятельно.
Я говорю это, но высвободиться не пытаюсь. Бесполезно. Это смешно и не смешно одновременно его желание не отпускать и не давать мне проходу.
— Время на то, чтобы я сделал бутеры ты мне тоже не дашь?
Я мотаю головой из стороны в сторону.
— Знаю, я твои бутеры, — отвечаю я, вспоминая его произведения кулинарного искусства. — Паш, правда, время позднее.
Не хватало только разбудить ребенка, чтобы почувствовать себя в конец распутной.
Не могу ничего с собой поделать, когда рядом дети — готова потворствовать им во всем, а уж тем более таким крохотным.
— Паааш?
Мы оба вздрагиваем, услышав где-то наверху знакомый, капризный и тянущий его имя голос.
За секунду до того, как к нам спустилась бывшая Бурова, он переменился и в лице, и во взгляде. Он стал и растерянным, и несчастным, и злым.
— Кать, я понятия не имею, как она оказалась здесь. Поверь мне!
Сейчас я верю ему, потому что Смородина просчиталась, а если по-честному, то набралась. Как можно было забыть о том, что она подходила ко мне сегодня? Или она рассчитывала, что я не вспомню ничего?
— Катя? Паш, мы же договаривались!
Смородина очень плохо изображает удивление. Так же как очень плохо одета для дома, который она представляет своим. Ну кто спит в чулках, поясе и кружевном белье?
— Кать, смотри на меня! Не на нее! Ее не должно быть здесь! Я не знаю!..
— Я тебе верю, Паш, — говорю я, перебивая его. — Правда верю.
— Правда?
Ещё никогда не видела его таким уязвимым, а ещё уставшим и слабым, хотя, насчёт последнего… Это не точно.
— Да. Она уже подходила ко мне сегодня и интересовалась, а счастливы ли мы втроём?
Вижу, как его отпускает немного.
— А ты повелась! Как дура!
Смородину не заткнуть. Она продолжает вещать с лестницы. Вернее, играть в спектакле…
— Господи, видела бы ты свое лицо! — продолжает орать Смородина, но приблизиться не спешит. — Паш, мы ведь договаривались с тобой!
Буров вновь превращается в тучу. Его светлые глаза мечут молнии, лицо темнеет, а мышцы напрягаются так, что кажется, он становится больше, как минимум вдвое
— Никаких мужиков и баб в доме! Выстави ее за дверь!
— Разберись со своими женщинами, — говорю я, стараясь игнорировать присутствие Смородиной, ее слова и свои собственные мысли.
Мне стоит думать о том, как Яна нашла меня, а не о том, как одновременно эти двое появились на острове и уж тем более не о том, что она говорит.
— Не слушай ее, пожалуйста, — просит Пашка, дотрагиваясь до моих плеч. — Между нами нет ничего.
— Ничего кроме ребенка!
Если она врёт, то зачем делает это? Только из-за характера? Только из-за желания поквитаться за то, что забрали ее? За то, что ей предпочли другого?
— Она хочет поссорить нас, — говорит Пашка, а сам скрипит зубами.
Я знаю какой он в ярости и очень-очень и очень не завидую Яне.
— Тогда мне надо уйти отсюда, — говорю я, смахивая вдруг набежавшие слезы. — Не вздумай провожать меня.
Не знаю откуда взялась влага в уголках глаз. Может это подсознание балует. Но я на самом деле больше рада этому вечеру, чем расстроена ему.
Конечно я не прочь вернуться на несколько минут назад, чтобы передумать идти к нему в дом.
Но если бы этого не случилось, возможно, у Янки получилось бы реализовать куда более изощренный сценарий.
— До двери то можно? — осведомляется Пашка, взяв меня за локоть. — Ян, тебе бы лучше исчезнуть, когда я вернусь!
Можно конечно, но я бы на его месте не оставила своего ребенка рядом с этими двумя даже на тридцать секунд.
Няня, преследуя свои цели, даже не намекнула о чужом человеке в доме.
Что такого ей могла предложить Янка, кроме денег? Хотя, что это я? Некоторым не нужно ничего кроме них.
— Не злись, Буров, — говорю я, стараясь поддержать его немного. — Это всего лишь закон отложенной справедливости.
Он не улыбается, глядя на меня. Я не уверена, а знаю, что он сожалеет о том дне, когда познакомился со Смородиной. Годы бесшабашной молодости прошли, Пашка повзрослел, а кто-то так и остался там.
— Старайся воспринимать это философски.
— Легко тебе говорить, Ветрова. Это ты идёшь спать, а мне разбираться с двумя бабами. Но я понял тебя — за эгоизм надо платить.
У Бурова и правда сложный день сегодня и вряд ли он закончится через пару минут. Или, нет?
— Сделай для меня кое-что? — просит Пашка, прежде чем отпустить меня за дверь.
— Что?
Я одной ногой на траве, а другой ещё стою на мраморной плите его двухэтажного дома из камня, металла и стекла.
— Кое-что, что заставит поверить мне окончательно, а заодно не даст смыться куда-нибудь.
— Буров, ты наглец!
Я смотрю ему
