Долго и счастливо? (СИ) - Delicious
— Не обращай внимания, — ободряюще улыбается мне Эд. — Матильда просто ревнует тебя — никак не может свыкнуться с тем, что в последнее время вы стали так мало общаться.
Я сглатываю ком в горле.
— Прости, взорвалась, — сконфуженно опускает глаза Мэтти. — Не знаю, что на меня нашло. Чего еще можно ждать от беременной женщины? Мы все немного шизанутые. На самом деле, я думаю, что у вас хороший, крепкий, гармоничный союз. Если бы ты только иногда вспоминала о старых друзьях!
— Почему ты так решила? Я про одержимость. С чего ты это взяла? Говори правду, — сипло прошу я, жаждая и вместе с тем страшась услышать ответ.
— Ну, мы все вместе виделись только один раз, так что ты понимаешь, я толком не составила никакого впечатления о твоем муже… Просто тогда ты так на него смотрела, — Мэтти передергивается. — Так смотрела! Видела бы ты себя со стороны… Ну точно, ну прямо, ну как… — мечется она в поисках нужного сравнения.
— Как рабыня на падишаха, — приходит ей на помощь Эд, скользнув по мне сочувствующим взглядом. — Прости, Элизабет. Дело в том, что и от меня это не укрылось.
— В точку! — согласно кивает Мэтти.
Короткая реплика Эдвина ранит меня куда больнее, чем длинная тирада его жены. Наверное, потому что его слова нельзя списать на беременность.
— Элизабет, пожалуйста, зря мы это все начали… — видя мое расстроенное лицо, пытается сгладить острые углы деликатный Эд. На его лице отражается настоящая мука.
— Говори, Эдвин, — властно прерываю я его смущенный ропот. — Заканчивай начатое. И поскольку я хорошо знаю тебя, я ожидаю услышать неприкрытую правду. Не вздумай лгать мне — ты все равно не умеешь.
— Э-э-элизабет, я не считаю, что будет правомерно… Мое мнение вовсе не истина в последней инстанции, и я…
— Так, хватит, не юли. Правду.
Мэтти в ужасе закрывает покрасневшие щеки руками.
— Хорошо, — сдавшись, безжизненным голосом отвечает Эд. — Но я попрошу тебя взглянуть на ситуацию под моим углом, объективно, и понять, почему у меня соткалось именно такое впечатление… Я избавлю тебя от собственных аналитических выводов, просто попрошу вспомнить один знаменательный день: день твоей свадьбы. Видишь ли, меня, как твоего друга, как человека, который тебя любит и за тебя беспокоится, до сих пор ранит воспоминание, как в решающий момент скрепления вашего союза обоюдным согласием, твой жених пять минут безобразно кривлялся у алтаря, — бледнея от собственной вынужденной дерзости, Эдвин обессиленно мякнет в кресле.
Не успевает он закончить, как на защиту тут же поднимается Мэтти, скороговоркой выпаливая:
— Не обращай внимания на этого недотепу, Лиззи. Что он понимает в людях и отношениях? Вонка любит тебя — я это своим женским наметанным глазом сразу вычислила! А Эдди просто предупрежден против него!
— Ты, несомненно, хотела сказать «предубежден», дорогая, прости, что поправляю, — несмотря на критичность ситуации, не может удержаться Эд.
— Неважно! Все поняли, что я хочу сказать! Главное, что это правда! А все из-за того, что Вонка никак не может запомнить его имя! Фи, такая глупость, что Эда это так задевает!
— Меня это задевает, — сквозь зубы выдавливает Эдвин, вцепившись длинными пальцами в подлокотники, — потому что я убежден до глубины души, что он делает это нарочно. За время всей церемонии несколько раз он будто намеренно обращался ко мне, чтобы окрестить Эдгаром, Эдмондом, Эдвардом, Эндрю, Элвисом, Энтони и Эштоном. Да если бы не он, я бы никогда не задумался, сколько в английском языке существует имен на «э». Хотя, почему только на «э»? Кажется, прощаясь, он назвал меня Фредом.
В его голосе звучит столько плохо скрываемой детской обиды, что как ни стараюсь, я не могу удержаться от смеха. Мэтти охотно вторит мне, в восторге шлепая себя по упитанным ляжкам.
— Я не нахожу ничего забавного в этом откровенно нахальном и вызывающем поведении, — ядовито замечает Эд, обиженно насупившись. — Вынужден признать, что как бы низко я не опускал планку адекватности, этот человек пройдет под ней.
Последняя фраза вызывает у нас новый взрыв безудержного хохота: я начинаю невольно сползать с кресла на пол. Вонка был и остается единственным человеком на нашей памяти, который довел до белого каления сдержанного, законсервированного в традициях Эда.
Я смеюсь так, что начинает болеть живот, пищевод внезапно сотрясают спазмы. Мне приходится пулей нестись в туалетную комнату, где меня, к собственному удивлению, выворачивает наизнанку. Чем это я отравилась?
Вернувшись, я наталкиваюсь на обеспокоенный взгляд Эдвина и подозрительный — Мэтти.
— Принести тебе лекарство, Элизабет? — суетится Эд. — Наверное, пищевое отравление. У тебя нет аллергии?
— Да нет… Как странно, я вроде бы ничего не ела…
— Резкие перепады настроения, тошнота, рвота, — загибает пальцы Мэтти. — Что-то это мне напоминает… Не могу понять что.
— Невозможно, — решительно отвергаю я, сразу смекнув, куда она клонит.
— О, и это мне знакомо. Какое неуверенное отрицание, однако. Так-так.
Да что они все сегодня, сговорились что ли? Сперва миссис Бакет, теперь Мэтти, хотя последнюю еще можно понять… На один миг я позволяю себе забыться и поверить в оправданность их ожиданий — и от этой маленькой, замаячившей вдали возможности, у меня захватывает дух. До чего пряный вкус имеют одни лишь фантазии о запретном плоде.
— Когда? — не распыляясь на пояснения, настойчиво интересуется Мэтти.
— Совсем недавно. На прошлой неделе, кажется… А нет, в конце ноября, началось как раз в тот день, когда миссис Макферсон сломала ногу.
— Это было в октябре, Лиззи, — скалясь, пожимает плечами Матильда. — Она сломала ногу в середине октября, если не в начале. Ты вообще следишь за своим здоровьем хоть чуточку?
— Мой организм никогда не работал, как часы, — слабо оправдываюсь я, из-за внезапного головокружения вынужденная присесть на краешек кофейного столика.
— Держите себя в руках, мамаша, — смеется Мэтти.
— Что-то я ничего не понимаю, — жалобно морщит лоб Эдвин.
— А что тут понимать? Лиззи беременна!
— Элизабет! Правда? Как я счастлив! Как я рад! — Эдвин вскакивает и несется меня обнимать, Мэтти поспешно убирает из зоны его досягаемости наши пустые
