Лекарство от одиночества (СИ) - Резник Юлия
– Эля?
– Займись со мной любовью, – выпаливаю я то, что еще даже в голове не успело оформиться, и в ужасе замираю. У Бутенко от удивления вытягивается лицо. А взгляд становится таким… таким… Не ожидал от меня такого, да? Я тоже. Не ожидала. Внутри – истерика, которой, впрочем, я не позволяю проявиться снаружи. На смену боли как-то очень резко приходит ярость. А вместе с ней – закономерное желание – отомстить, да. Желание такой силы, что, кажется, я умру мучительной смертью, если не сделаю этого.
Поднимаю ладонь и касаюсь дрожащими кончиками пальцев колючей щеки Бутенко. Как раз там, где у него в остервенении дергается лицевой нерв.
– Ты не в себе. Это не выход, – сипит он, а я зачарованно наблюдаю за тем, как его кадык прокатывается вверх-вниз, когда Георгий не без усилия сглатывает. На глазах выступают злые слезы. Я, наверное, кажусь ему жалкой. Облизав соленые губы, шепчу:
– Я знаю. Но это неплохой способ справиться со случившимся.
Мой способ. Давай же! Делай что-нибудь! Нет? Тогда я сама начну! Шмыгнув носом, вцепляюсь в пуговицы на Жоркиной рубашке. А поймав себя на том, что назвала его так, начинаю истерически ржать. Все же красивое имя Георгий подходит не для всех случаев.
– Хватит, – тяжело роняет Бутенко, утопив обе мои руки в своей горячей ладони. И мой смех как по команде стихает. Хотя почему – как? Это и была команда. Недвусмысленная такая команда прекратить выставлять себя на посмешище. Стыдно как… Растерянно касаюсь ладонями теперь уже своих пылающих щек.
– Извини, Георгий. Забыла, что Валов твой друг.
Я делаю движение вперед, обозначая намерение подняться, но Бутенко или действительно его не просекает, или нарочно не дает мне встать, продолжая нависать надо мной, свернувшейся в кресле, огромной горой.
– Я вызову такси.
– А дальше что? Поедешь искать приключений?
– Имею право! – зло выплевываю я и… с хрустом ломаюсь. Лицо, дрогнув, болезненно кривится. С губ срывается всхлип. Из глаз – тяжелые капли.
– Поплачь…
Бутенко неловко приобнимет меня, легонько похлопывает по спине и соскальзывает ладонью на плечо. В ответ я обнимаю его за шею и прижимаюсь к груди, становясь для большего удобства в кресле на колени. Рубашка Георгия покрывается пятнами от моих слез. Я отрываюсь от него. Смотрю на это безобразие, и опять такая злость накрывает! Разве Валов стоит моих слез?! После всего, что он сделал, разве… Хоть одной этой слезинки стоит? Ненавижу! Ненавижу-у-у. Как он мог? Я же… Все для него! Я вся для него! А он драл меня как последнюю шлюху, и все мало было!
Чтобы не завыть в голос, утыкаюсь широко открытым ртом в шею Бутенко. Трясет меня так, что даже ему передается эта чертова дрожь! Элька-Элька, что ты делаешь? Мало того, что он Юркин друг, так еще и твой шеф, Элька… Одумавшись, я хочу от него отстраниться, сбежать, забиться в нору и никогда из нее не выползать, но Георгий не позволяет. Плотно меня фиксируя, он накрывает мой затылок ладонью и, коснувшись губами виска, делает жадный вдох. И вот тут до меня доходит, что дрожь Бутенко, которую я приняла за отголоски своей собственной, его… родная. И губы его дрожат, и руки – вовсе не потому, что и меня колбасит.
– Уверена?
Жоркин трепет настолько трогателен, что я не могу справиться с голосом, сколько ни стараюсь. В конце концов, просто киваю.
– Потом не говори, что я тебя не предупреждал.
– Не скажу.
Бутенко ведет огромными ладонями вверх-вниз по моей спине и так надсадно дышит, что мне за него становится страшно.
– Тише, тише… – зачем-то шепчу я и медленно, пуговица за пуговицей, расстегиваю его рубашку, оголяя мощную, поросшую шерстью грудь. Одну ладонь кладу на сердце. Другой успокаивающе поглаживаю его по щеке.
Юра не был моим первым, но он стер из памяти всех других мужчин. Я не помню, как было, но я точно знаю, как больше не хочу… И Бутенко как будто чувствует, что мне надо. Чуть отстранившись, он ловит мои пальцы ртом и, не отрывая немигающего взгляда от моего лица, начинает нежно, со вкусом их по очереди обсасывать. А потом все-таки закатывает глаза, да… Не скрывая своего удовольствия. Или просто не в силах себя контролировать. И это так вставляет, что я со стоном обрушиваюсь на его шею, грудь… Мне хочется подарить ему столько же нежности, сколько и он мне дарит. И столько же ласки. Нет, больше. Потому что ему-то зачем эта грязь? Возня с женой друга явно не то, к чему Бутенко стремился, но он почему-то впрягается. Почему? Я не хочу об этом думать. Нет! Я подумаю об этом, но позже.
А пока мы каким-то образом перемещаемся в спальню. Отсюда тоже открывается вид на море. Я на секунду залипаю, Бутенко обнимает меня со спины. Взвешивает в ладонях грудь. И его твердые пальцы опять дрожат, да. Когда он с трепетом, едва касаясь, очерчивает тугие соски…
– Жор, я красивая?
– Как рассвет, – шепчет мне в ухо и мягко прихватывает мочку крепкими зубами.
– А Лена красивей?
– Какая Лена?
– Юркина старшая.
Это мерзко и неправильно, да, то, что я делаю, что говорю… Утаскивая ни в чем не повинного мужика в топь нашего с Юркой болота. Но, блядь, как же хочется понять, что у этих мужиков проклятых в башке! Как же хочется… Ладно бы Валов и правда завел молоденькую красотку, но Мухина, она же его лет на пять старше. Тому же Жорке Елена бы подошла гораздо больше. Так… почему? Чего ему не хватало? В глазах темнеет от страшной разъедающей нутро ревности.
– Нет. Тебя вообще глупо с кем-то сравнивать.
Некоторое время я просто перевариваю озвученное, а потом осторожно интересуюсь:
– Ты понимаешь, как это звучит?
– Как?
– Так, словно ты ко мне неравнодушен.
И это такой бальзам на душу. Неожиданно сладкий бальзам.
Оборачиваюсь в полупрофиль. Твердые губы друга нашей с Юркой семьи проходятся по моей скуле. Он не подтверждает, но и не опровергает моих слов. И правильно. Это ощущается лишним… Как и его широкие лопаты, нежно сжавшие мою задницу.
– Только не так, – напрягаюсь я, вдруг понимая, что… – Терпеть не могу эту собачью позу. Не хочу…
ГЛАВА 17
ГЛАВА 17
– Так ведь до этого еще далеко, – сипит Жорка, нежно прихватывая губами холку.
Мне хочется возмутиться. В каком это смысле?! Чего нам ждать, а главное, зачем? Я не хочу оттягивать неизбежное! Моя цель ясна и не является для него секретом, но… У него же руки дрожат, когда он меня касается! У него сердце заходится в аффекте. Какой же я буду сукой, если используя этого мужика, бесцеремонно оборву его попытки сделать мне приятно? Нет, нельзя так. Он не виноват. Он мне помочь хочет. Пусть…
Даю себе команду расслабиться. Слезы катятся по лицу. Так что в моем положении все же находится один плюс – Бутенко пока их не замечает.
– Давай-ка сюда.
Заползаю на кровать. Мебели в доме Георгия немного, но та, что есть – добротная, и видно, что недешёвая. Подползаю на коленях к изголовью. Он следует за мной. Спине тепло – Жорка очень горячий. И его огромное тело работает как обогреватель. Наверное, если с ним спать в одной кровати зимой, одеяло не понадобится. Вздрагиваю, когда выступающих позвонков на шее касаются чужие губы. И если не думать об этом, то становится хорошо до дрожи. Мелкой чувственной дрожи, да…
– Расслабься, девочка. Забудь…
И я ведь понимаю, на что он намекает. Не понимаю только, как это сделать.
– Такая красивая девочка, такая красивая…
Кто бы мог подумать, что Жорка настолько разговорчивый? Истерично всхлипываю. Он проводит губами ниже. Руки ненавязчиво оглаживают бедра, сжимают ягодицы и медленно ползут вверх к груди, чтобы опять раздразнить чувствительные навершия невесомыми, как крылья бабочки, касаниями. Это тоже на удивление хорошо. Я вздыхаю, чуть поворачиваюсь в полупрофиль, касаясь носом его квадратной челюсти. Пахнет Жорка приятно. Антиперсперантом, мылом из операционной душевой без какой-либо выраженной отдушки и… чужим мужчиной. Прежде чем я успеваю проанализировать, что по этому поводу чувствую, он накрывает мои губы своими. Одна рука накрест обхватывает голову, другая неторопливо сползает вниз по животу, чтобы остановиться в самом-самом низу, неспешно поглаживая большим пальцем девственно-выбритый треугольник. И если поначалу я почти не реагирую на эти прикосновения, то со временем начинаю нетерпеливо переминаться, будто подталкивая его к более активным действиям. А когда это происходит, впиваюсь в Жоркину губу зубами, чтобы позорно не застонать. Но все равно, все равно несдержанно подаюсь навстречу, когда он начинает поглаживать меня там, где это ощущается сейчас нужнее всего. Оберегая меня от происходящего, мозг в какой-то момент производит подмену. И вот это уже не вендетта с первым подвернувшимся под руку мужиком, а самый настоящий акт любви. Как поначалу с Валовым, будь он проклят!
