Научу тебя плохому (СИ) - Победа Виктория

Господи, лишь бы только она меня не заметила, лишь бы не заметила, не узнала.

Марк, сначала обескураженный моим поведением, делает несколько шагов и останавливается.

— Что с тобой?

— А?

— На тебе лица нет, будто приведение увидела.

— Ничего, просто устала и вообще… — снова тяну его к лифту, а он оглядывается, смотрит по сторонам, словно ищет причину резкого изменения в моем поведении. — Марк, просто давай поедем домой, я прошу тебя.

— Что происходит? — его тон меняется, становится жёстким, пугающим. Ну к чему? К чему эти вопросы?

— Пожалуйста, — прошу жалобно, просто желая покинуть это место.

Он вздыхает громко, и кивнув, сам идет к лифту. Я буквально влетаю в него, стоит только дверям разъехаться. Марк жмет на кнопки, и когда дверь закрываются, поворачивается ко мне, наступает, вынуждая меня пятиться, и когда я упираюсь в стену, нависает надо мной, ставит руки по обеим сторонам от моего лица и произносит:

— И что это сейчас было?

— Ничего.

— Еся? Кого ты там увидела? Что тебя так напугало?

Я упрямо молчу. Потому что его это не касается, никого не касается.

— Я жду, Еся.

— Я не хочу об этом говорить.

— Еся…

— Нет. И… и мне надо… надо… в общем, я не останусь у тебя.

— Не понял? — рычит грозно, прижимается ко мне сильнее, буквально вжимая меня в стену.

А я только и могу думать о том, куда мне теперь податься. Я не знаю, не уверена, видела ли меня Нина, но если видела и узнала, то уже наверняка доложила тетке. А здесь повсюду камеры, и на парковке тоже. Придут за мной — пострадает Марк. Он, конечно, странный, и гад, но не заслуживает этого. А Костя, он ведь наверняка с амбалами своими заявится, или еще хуже, — Карелин, собственной персоной.

— Еся…

Марк собирается сказать что-то еще, но в этот момент лифт останавливается, раздается оповещающий звон и двери разъезжаются в стороны.

— Марк.

— Ты никуда не пойдешь, девочка, и все мне расскажешь.

Глава 13

Еся

Он отходит назад, подхватывает пакеты и кивает, мол, выходи. А меня все еще трясет от произошедшего. Хотела, ведь хотела уехать из города, но испугалась, просто струсила. Глупо надеялась затеряться здесь, думала, что получится, если не светить документами и реже контактировать с людьми. Даже работу искала на отшибе, куда люди из моей прошлой жизни и носа не суют.

Я выхожу из лифта, шагаю к машине, слышу позади тяжелые шаги Марка, его шумное дыхание, чувствую направленный мне в спину испытующий взгляд.

Для себя решаю, что все равно уйду, сегодня же.

Мне вообще стоит держаться подальше от хороших людей, чтобы невольно не создавать им проблемы. А Марк… он хороший, странный, непредсказуемый, непонятный, но хороший.

У машины останавливаюсь, на решаясь даже касаться ручки.

— Ну чего стоишь, садись давай, — раздается раздраженный, сквозящий злостью голос позади.

Я вздрагиваю от резкой смены тона, от повеявшего холода. Марк тем временем закидывает гору пакетов на заднее сидение и с грохотом хлопает дверью.

Не желая злить парня еще сильнее, я все же открываю дверь и молча ныряю в салон автомобиля. Трясущимися руками захлопываю дверь, хватаюсь за холодную бляшку ремня безопасности и тяну ее вниз. Раза с третьего попав в отверстие, наконец пристегиваюсь и отворачиваюсь к окну, как раз в тот момент, когда в машину садится Марк, в очередной раз шарахнув дверью так, что у меня возникает противный звон в ушах.

Марк нервно дергает свой ремень безопасности, пристегивается и заводит двигатель, резко трогаясь с места. Молча, обеими руками сжимая руль, Марк выезжает с парковки, лихо вклиниваясь в непрекращающийся поток машин.

— Марк, — я делаю попытку начать разговор.

— Дома поговорим, — отрезает жестко.

Перечить я не решаюсь. В машине тотчас же воцаряется тишина. Давящая. Угнетающая. Марк больше ничего не говорит, только пристально смотрит вперед на дорогу, руками до скрипа стискивая руль и надрывно дыша. А я…я не знаю, куда себя деть, и просто глупо пялюсь на парня, рассматриваю напряженные до предела черты его лица.

На скулах привычно играют желваки, крылья носа вздымаются при каждом шумном вдохе. Марк хмурится время от времени, на лбу выступают неглубокие морщинки, брови сводятся к переносице. Кажется, еще немного, и кипящий от злости Марк просто взорвется от распирающей его ярости.

На какое-то время я даже забываю о Нине, о тетке и ее подонке муже, сейчас меня волнует нестабильное состояние Марка и его дальнейшее поведение. Я нервно комкаю края своего пальто, с силой сжимаю кулаки и кусаю до крови обветренные губы.

Отворачиваюсь к окну, понимая, что от Марка сейчас ничего ждать не стоит. Вперяюсь взглядом в сереющее небо, постепенно затягивающееся густыми свинцовыми тучами. Завывающий где-то вдали, промозглый зимний ветер раскачивает кроны изредка встречающихся по пути деревьев, срывая с них редкие, давно пожелтевшие листья.

Я никогда не любила это время года, никогда не любила серость, холод, проникающий под слои одежды ледяной ветер и проливные дожди. Все это навевало тоску. Жгучую. Беспросветную. Особенно невыносимо стало после смерти родителей, мир в один лишь миг растерял все свои краски, словно переключатель щелкнул. Все стало каким-то серым, пустым, однообразным. Боль потери тоже со временем притупилась, раны затянулись, оставив после себя уродливые рубцы. Осталась одна лишь щемящая тоска, и воспоминания о ярких, насыщенных радостью и звонким смехом днях, о времени, когда были живы родители, когда казалось, что впереди целая, играющая разноцветными красками жизнь.

— Еся, Есь ты меня слышишь? — в мое, погруженное в прошлое сознание, внезапно врывается обеспокоенный голос Марк. — Ты чего ревешь?

Я моргаю, медленно возвращаясь в реальность, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Надо же, а я ведь действительно плачу. Прихожу в себя и в несколько быстрых движений смахиваю с лица непрошеные слезы.

— Есь?

Осматриваюсь, понимая, что машина остановилась. Я даже не заметила, как мы подъехали к дому.

— Все нормально, — отмахиваюсь от пристально следящего за каждым моим движением Марка, и нервно дернув дверную ручку, выхожу из машины.

Полной грудью вдыхаю такой необходимый сейчас свежий зимний воздух. Запрокинув голову, подставляю лицо под мелкие капли начинающегося дождя. Должно быть, я сейчас выгляжу до безобразия глупо. Хочется просто испариться, исчезнуть, а еще лучше отправиться к родителям, где бы они сейчас ни были. Наверное, это неправильно — так мыслить, мама всегда повторяла, что жизнь — это самое ценное, что есть у человека, вот только я не жила в последние годы, просто влекла никчемное, бесцельное существование. И сейчас отчего-то это чувствуется особенно остро. То ли я устала, то ли жизнь у меня действительно такая бессмысленная.

— Еся, — со стороны слышится голос Марка.

А потом меня хватают за руку и резко тянут в сторону. Не успев и глазом моргнуть, я оказываюсь в теплых объятиях. В нос вновь ударяет родной аромат.

— Маленькая, ну чего ты? Чего ты плачешь?

Такая непривычная нежность в голосе Марка просто обескураживает, выбивает почву из-под ног. Он смотрит на меня, всматривается в мое мокрое от слез лицо, обхватывает его ладонями, большими пальцами стирая влажные дорожки. А я стою совершенно потерянная, заглядываю в глаза напротив, впервые заостряя внимание на их цвете. Глаза у Марка красивые, яркие, серо-голубые.

— Пойдем домой, Есь.

— Я… — пытаюсь отстраниться, но он не позволяет, держит крепко.

— Пойдем, — выпускает меня из объятий и в то же время перехватывает мою левую руку, крепко сжимая ее в своей большой ладони, и ведет меня в сторону подъезда.

Опустив голову, я молча плетусь за Марком. Он не отпускает меня, даже в лифте продолжает держать мою ладонь в своей, словно опасаясь, что стоит меня только отпустить и я сбегу.

— Черт, вещи, — вспоминает Марк. — Ладно, потом принесу.