Право на дочь - Чарли Маар
Боже, что это было?!
Он целовал меня. Я целовала его.
Сон? К сожалению, нет. Приятное покалывание в губах и тянущее ощущение в животе явное доказательство тому, что мне это всё не приснилось.
На неровных ногах направляюсь к лифту. Понятия не имею, как умудряюсь нажать на кнопку, потому что меня буквально колотит, и руки дрожат как при треморе.
Я не могла такого допустить. Только не с ним!
Что я натворила?
И почему он вообще меня поцеловал?!
Выйдя на нужном этаже, вместо кабинета иду в туалет, включаю холодную воду и начинаю яростно растирать щёки.
Как теперь мне с ним работать?! Фактически, я дала ему ещё один повод поиздеваться. Так и звучат в голове его слова, которые Борцов наверняка поспешит насмешливо бросить мне в лицо "замуж собираешься, а меня целуешь?"
Ну ладно это. А почему Я так отреагировала?! Почему ответила? Почему меня настолько повело?!
Я его ненавижу. Должна его ненавидеть!
За мою Асю. За то, что он сделал со мной в прошлом.
Как можно ненавидеть и хотеть? Как можно презирать и целовать с таким жаром?
Это помешательство. Точно. Борцов просто застал меня в расплох. Этого больше никогда не повторится. Никогда!
Выключаю воду и вытираю руки бумажным полотенцем. Невольно смотрю на своё отражение в зеркале. Щёки и губы красные. В животе снова начинает тянуть. Одно дело — воспоминания четырехлетней давности. Другое — настоящее время.
Теперь Лёша целуется немного иначе. Более настойчиво. Твёрдо. Более агрессивно. Он и сам изменился — это я успела заметить.
Самое гадкое, что эта агрессивность и настойчивость мне понравились.
Но, как я уже решила, это всё помешательство. Всё пройдёт. И больше я не позволю Борцову себя целовать...
Господи, как же пережить этот день? Как мне с ним сегодня работать дальше?!
24 глава
Снежана
Откидываю бумажное полотенце в урну и, выйдя из уборной направляюсь в свой кабинет. Сердце пропускает удар, когда ровняюсь с кабинетом Борцова. Если я сейчас снова с ним столкнусь я... я не выдержу этого.
Ускоряю шаг и, пролетев мимо, захожу к себе. Захлопываю за собой дверь и облокачиваюсь об неё спиной.
Закрываю глаза. Слушаю, как бьётся моё сердце.
Один удар... второй... третий...
Оно стучит так быстро. Как будто рёбра мне проламывает. И в унисон с ним пульсируют истерзанные Борцовым губы и низ живота.
С ужасом осознаю, что как бы усиленно я ни пыталась выкинуть этого мужчину из своей головы, моё тело всё равно помнит. Помнит, какого это — ощущать его внутри...
Резко выдыхаю и стаскиваю с себя мокрое насквозь пальто. Вешаю его на вешалку и сажусь за рабочий стол. Моя одежда тоже насквозь промокла и неприятно прилипает к телу.
Трясущимися руками вытаскиваю из сумки телефон и пробегаюсь взглядом по пропущенным вызовам. Не хочу... не буду больше думать о Борцове! Этого человека нет и никогда больше не будет в моей жизни... Я не позволю! Потому что мне теперь есть о ком переживать.
Всю дорогу до офиса мне звонила Асина воспитательница. Вот эта мысль окончательно переключает меня с переживаний о том, что только что было между мной и Лёшей.
Убрав со лба мокрые волосы нажимаю на вызов и спустя несколько гудков на том конце провода снимают трубку.
— Ирина Владимировна, — выпаливаю. — Я была на совещании. Не могла ответить. Что случилось? Что-то с Асей?
— Да... кажется Асоль всё же разболелась. Она сегодня вялая. С детками не играет, на обеде ничего не кушала. Температуры пока нет, но она жалуется, что у неё болит горлышко...
Меня как будто что-то шкрябает изнутри по рёбрам. Так больно и невыносимо гадко. Тут же представляю мою маленькую зайку. Как она сидит одна в углу игровой комнаты. Грустная, бледная. И, наверняка, очень хочет к маме.
Выдохнув, бросаю взгляд на настенные часы. Пятнадцать минут пятого. Рабочий день у меня до шести...
— Ирина, Владимировна... Скажите Асе, что мама скоро её заберёт, я уже выезжаю.
Сбрасываю вызов, вскакиваю с кресла и, снова натянув на себя сырое пальто выбегаю из кабинета.
Решительно подхожу к двери Борцова и без стука распахиваю дверь.
— Мне нужно уйти, — выпаливаю, замирая на пороге.
Слежу за тем, как он отрывает хмурый взгляд от монитора и, подняв его на меня, вопросительно выгибает бровь.
— Рабочий день ещё не закончился насколько я помню. Куда ты собралась? Только не говори, что это из-за того, что между нами произошло, Снежинка.
— Я вам не Снежинка, Алексей Игоревич, — собираю в кулак всю свою волю, чтобы голос не дрожал и не выдавал волнения. — Меня зовут Снежана. Будьте добры, обращаться ко мне так, как положено боссу обращаться к своей подчинённой.
— А, даже так? — встаёт из-за стола и медленно приближается. И мне хочется отступить назад, но я подавляю в себе это желание. — Тогда раз ты моя подчинённая... Снежана, то будь добра досидеть в офисе до конца рабочего дня.
Ноздри раздражает запах его одеколона, снова напоминая о нашем поцелуе. И я знаю, что он сейчас думает о том же самом, потому что смотрит на мои губы.
— Алексей Игоревич, — цежу сквозь зубы изо всех сил пытаясь сохранить самообладание. — За сегодняшний день вы нарушили нормы делового общения с подчинённой уже несколько раз. Начиная с оскорблений и необоснованных обвинений в мой адрес на тендере и заканчивая тем, что...
Замолкаю, прикусывая губу.
— Чем, Снежан? Договаривай.
— Тем что было на стоянке, — выдавливаю из себя окончание фразы.
— Ты сама этого хотела, Снежинка. Не надо отрицать.
— Я этого не хотела, — выпаливаю. — Не смей... не смейте так говорить!
— Врёшь, — хватает меня за талию и дёргает на себя. — Себе врёшь и мне тоже. Если бы не хотела, то не стала бы отвечать на мой поцелуй, а ты ответила.
Кровь приливает к голове, и я чувствую, как моментально начинают гореть щёки.
— Скажи, Снежа, а когда твой будущий муж тебя целует, ты также дрожишь? — спрашивает, сильнее впиваясь пальцами в мокрую блузку. — Или это только на меня такие реакции? А, может, он просто не в состоянии тебя удовлетворить? Поэтому ты так охотно мне поддалась?
Сволочь...
