Так Бывает - Никтория Мазуровская
– Ты, Дима, дурака свалял, хотя я тоже не лучше, знал же, что с девкой творится. Но права вмешиваться не имел ни тогда, ни сейчас.
– Значит не расскажете?
– Расскажу, но Танино доверие потеряю.
– Почему? Она искренне вас любит и уважает, -поймет.
– Нет, не поймет. – он поставил перед ним большую, дымящуюся свежезаваренным кофе, чашку и присел напротив. – Она не прощает, Дима, не умеет.
– А было кого прощать? Или Вы это на меня намекаете?
– Ты ж не единственный человек в ее жизни, и до тебя тоже были люди и после будут. Таня не злопамятная, но прощать не научена, нет в ней милосердия к глупостям других людей.
– Может уже скажете, как есть, что за история с матерью? А то загадками говорите, я-то не против в принципе, но не сегодня.
– Полина, мать ее, – тяжелый вздох, – она мужа своего очень любила, не всякая женщина так может. Они с Юрой познакомились еще до того, как он в армию пошел, а она ждала. Баба то красивая была, парней возле тьма вилась, но ей только Юра нужен был. Ты знаешь, я поначалу даже завидовал, что его так любят, моя вот жена так не смогла, и хорошо, наверное. Время шло, мы работали, они поженились, я тоже со своей Нелей в ЗАГС потащился, мы ребятенка сразу заделали, а вот они не торопились. Это уже потом мне Юра сказал, что Полина не хотела…
История упорно повторяется, так ему казалось. От слов Сан Саныча, холод по позвоночнику пробежал, Дима чувствовал, что хорошее в этой истории закончилось.
– Полина не хотела никого, ей все равно было на всех друзей, родственников, на Юрке она помешалась, свихнулась, называй, как угодно.
– Вы это имели в виду, когда сказали, что Таня нормально любить не умеет?
– Что ж ты торопливый такой, дослушай, а выводы сделаешь потом. Думаешь легко это рассказывать? – молча качнул головой: не нравилась Диме такая предыстория их с Таней семейной жизни, ох как не нравилась. – Юрка ничего замечать не хотел,– у него работа горела, семья строилась, дела у нас в гору пошли. В общем, как он там Полину уговаривал, что обещал не знаю, но она забеременела. Вот тут-то нам бы всем забеспокоиться и стоило, но бизнес, девяностые, в стране неразбериха,– того гляди все опять рухнет,– не заметили, как Полина в себя ушла, что в голове ее творилось один бог знает, но от ребенка она пыталась избавиться, причем к врачам не шла, все сама… народные средства. Потом пыталась… пыталась с собой покончить. Юрка, от гнева, чуть в дурку ее не запихнул, у мужика в голове не укладывалось, что она такое с собой и с ребенком сотворить могла. И на какое-то время все устаканилось, примирилось. Таня родилась, Юра души в дочке не чаял, лелеял, любил, позволял из себя веревки вить, я тоже не отставал. Девочка росла, все позабылось. Пока нам из школы не позвонили: Таня в обморок упала от переутомления.
– Какое переутомление?
– Мы тоже сообразить не могли, а вот врачи сразу заявили, что обратятся в социальную службу, если ребенка и дальше будут голодом морить.
– Бл*дь, да как же это так, Саныч? Господи! – ярость нахлынула волной, его аж со стула подбросило,– так захотелось вмазать кому-то, лишь бы успокоить все внутри и дослушать до конца.
– В голове не укладывалось. У нас обоих работа сжирала все свободное время, вдохнуть спокойно не удавалось, иногда неделями на объектах пропадали. А тут оказалось, что Полина съехала с катушек, дочку ненавидела, обвиняла, что та отняла у нее мужа, отняла его любовь и много еще чего ей в обвинение кидала. Таня маленькая была, а все прекрасно понимала. Но к матери тянулась, а отца начала сторониться, думала, так мама ее полюбит. Я, после того случая с обмороком, предлагал Юре Полину в психушку сдать, но он отказался, сам разберусь, сказал. Разобрался, Полина потом неделю из дома не показывалась, и с месяц ходила в очках, это в декабре то. С тех пор она угомонилась, старалась, чтоб дочка была накормлена, опрятно одета, но не счастлива. Для Тани существовал только папа, и он заменял ей всех и вся. Так и жили, пока у него рак не нашли. Эта тварь, даже тут Таню обвинить смогла, мол он отдал ей все свое здоровье, на работе угрохал, чтоб у любимой Танечки все было. Как же я ее ненавижу, суку эту, Дима, если б ты только знал…
Дима дышал с трудом, заставлял держать себя в руках, но чувствовал, что был на пределе. Ему хотелось рвать и метать, орать. Но еще ему хотелось воскресить эту тварь и убить самому, своими руками. Он не знал, что бывают такие женщины. Точнее, так-то он конечно знал, что бывают и алкашки, наркоманки, проститутки, те кто оставляет детей в детдомах, но с такими столкнулся впервые. А еще ему дико хотелось к Тане: обнять, утешить, хоть как-то показать ей, что он знает, что понимает…что никто больше не посмеет сделать ей больно.
Он вцепился в мрамор, но казалось от силы пальцев сейчас столешница бара крошками посыплется. А он глупый считал, что это ему с родителями не повезло. Идиот. Саныч, тем временем, достал из шкафчика коньяк, налил в чашки с кофе и продолжил рассказывать:
– Первое время, после похорон я думал, горе их обеих примирит, сроднит. Они обе любили Юру до безумия. Но зря надеялся, Таня храбрилась, старалась быть сильной, но что может сделать четырнадцатилетняя девчонка против родной матери? Полина перестала есть, пить, лежала только, ни с кем не говорила. Таня вокруг нее, как наседка бегала, оберегала ее как могла, никого близко не подпускала. А Полина будто жить расхотела, угасала медленно. А Таня за ней как…ты бы это видел Дима, – Саныч смотрел в стол, глаза не поднимал, – Она ее с ложки кормила, тогда и научилась готовить, а матери ведь не угодишь еще… Таня грохала все свое свободное время на мать, девчонка из сил выбивалась, стараясь все обеспечить матери, а той…плевать ей было. И тогда я решил вмешаться. Пришел к ним домой и велел Тане вещи собирать, хотел ее к себе забрать, но эта дрянь… в себя пришла как раз, дочери запретила, а мне пригрозила, что заявление накатает, якобы я к Тане пристаю с нечистыми помыслами. – Саныч сорвался, схватил зажигалку и сигареты, прикурил с третьего раза, и только потом смачно затянулся никотином. – Мне
