Босс для Ледышки (СИ) - Зорина Лада

Андрей потёр горячие от недосыпа веки и медленно выдохнул.

Но только что толку об этом сейчас размышлять? Потому что если продолжить, придётся дойти да самого важного во всём этом мыслеблудии — с чего ему вообще всё это лезет в голову. Что послужило причиной. Точнее, кто, Волков. Не ври себе. Точнее, кто.

Может, всё-таки стоило к ней заглянуть? Эта дурочка ведь до того рассердилась, что ни обедать, ни ужинать не спустилась. Что, голодом заморить себя решила?

И он уже всерьёз подумывал отправиться-таки наверх, но шорох за стеной заставил Андрея насторожиться. Это в гостиной. Само собой, надо проверить.

Он подскочил с кровати, по-быстрому натянул на себя джинсы и, на ходу надевая футболку, вышел из комнаты.

Верхний свет в гостиной не горел. Вместо него комнату освещали два напольных пилона, окутывая всё вокруг уютным медовым светом.

На кухне темно и пусто, вокруг… ах вот где она.

Евгения Станиславовна деловито крутилась у ёлки с бутербродом в зубах. Вокруг громоздились вынутые из кладовки и уже раскрытые коробки с ёлочными игрушками, на полу у её ног — моток гирлянды, на журнальном столике — чашка исходящего паром чая и тарелка с целой стопкой ещё не початых бутербродов.

Она стояла к нему боком, одетая в утреннюю синюю футболку и шорты. Андрей невольно сглотнул и отвёл взгляд от её голых ног. Юбки Евгения Станиславовна носила нечасто, а шорты корпоративный дресс-код не позволял, но всё же прятать такие ноги — преступление. Может, подкорректировать офисные правила для летних месяцев?..

Андрей умудрился добраться до середины гостиной незамеченным и, остановившись всего в паре шагов от неё, будничным тоном поинтересовался:

— Помощь не требуется?

Миронова вздрогнула, обернулась и вынула бутерброд изо рта, старательно прожевав откушенный кусок. Она тоже приложила все усилия к тому, чтобы выглядеть максимально невозмутимо, будто они совершенно мирно расстались с час назад, почистив зубы и пожелав друг другу спокойной ночи.

— Я думала, вы уже спите.

— Я тоже так думал.

Она с виноватым видом осмотрела раскрытые коробки:

— Наверное, это я виновата. Разбудила вас шумом.

Ты виновата, Миронова. И ещё как. Но дело совсем не в шуме.

— Глупости, — он приблизился к ёлке и поднял с пола моток гирлянды. — Надеюсь, вы из тех здравомыслящих людей, кто сначала вешает гирлянду, а потом игрушки?

На её лице появилась робкая улыбка. Она кивнула и, кашлянув, попыталась объяснить:

— Я решила, будет глупо из-за ссоры лишать такую красавицу праздничного наряда.

Он принялся разматывать гирлянду, мучительно раздумывая, что ей на это ответить, но она его спасла, скрепив их перемирие предложением:

— Чаю хотите?

Глава 26

Ёлку он любил наряжать с самого детства, но когда наступает бунтарская юность, признаваться в таком становится вроде как зазорно. Возня с игрушками, пусть и ёлочными, не для крутых пацанов, пусть в душе она по-прежнему и приводит их в восторг.

Как оказалось, подобное занятие может дарить ещё большее удовольствие, если занимаешься им с Евгенией Станиславовной Мироновой.

В процессе сложнейшей миссии по декорированию хвойного они пару раз едва не подрались, и ещё пару раз его подчинённая едва не сослала его обратно в гостевую. Он всегда подозревал, что Миронова была той ещё командиршей и маленькой тиранкой, которая умела настоять на своём, если чувствовала собственную правоту.

Или это просто ты, Волков, превращался рядом с ней в настоящую тряпку, безо всяких зазрений совести признавая, что так собой командовать позволил бы только ей. Вот такие признания приходилось делать самому себе, проведя с ней наедине всего каких-то пару дней.

«Шары так не вешают».

«И зачем вы её сюда прилепили?»

«Смотрится не симметрично».

«Вы, Андрей Владимирович, вообще в этом ничего не понимаете».

«Куда вы вешаете мишуру?!»

Он мог бы слушать это вечно.

Они возились с ёлкой часов до двух ночи, а потом быстро разбежались по своим комнатам, будто опасались, что их хрупкое, буквально чудом восстановленное перемирие случайно лопнет.

Ему даже удалось несколько часов вздремнуть, прежде чем проснуться от нового шума, теперь уже на кухне — и весь остаток дня потонул в приготовлениях. Причём оба они вели себя до смешного одинаково: снова отчаянно притворялись, будто для них это в порядке вещей — отмечать семейный праздник в компании, считай, незнакомого человека.

Миронова порывалась что-то готовить и печь и угомонилась только после того, как он показал ей стеллаж с готовым ужином — охлаждёнными закусками, шампанским, фруктами, десертами. Всё это доставили сюда буквально за несколько часов до его приезда.

Она только проворчала, что у богачей свои причуды, и потопала из хранилища, будто её обидели в лучших чувствах. Андрей окинул взглядом ожидавшие своего часа деликатесы, вздохнул и вышел следом.

Очевидно, подобными вещами удивить или поразить Миронову было невозможно — даже если бы вместо всего этого ей на тарелку постружили свежих стодолларовых купюр.

А потом он понял, насколько всё это на самом деле неважно… И не просто понял, а ощутил, прочувствовал.

К полуночи они успели отзвониться родне и друзьям, поздравить всех с Наступающим. Миронова, надев его бордовую футболку и в цвет ей спортивные шорты, уселась на мягкую шкуру прямо под ёлкой, расставив на журнальном столике праздничный ужин. Гирлянда сияла, за окнами снова повалил снег, на который они оба давным-давно наплевали.

И Андрея с головой окунуло в состояние, близкое к дежавю, к странной, определённо ложной ностальгии. Будто он каким-то образом оказался в уютном и знакомом где-то, где прежде бывал, но ничего оттуда не запомнил, кроме ощущений. Будто настоящим и реальным было только вот это здесь и сейчас, а всё остальное — тот большой мир где-то далеко за окном, внизу и на тысячи километров вокруг — и не существовал вовсе, растворился, растаял.

Андрей смотрел, как она расставляет бокалы, двигает туда-сюда блюда с закуской, морщит нос и снова что-то меняет в сервировке, и представлял, как бы он провёл эту ночь с Катериной.

Поели бы, выпили, он подарил бы ей бриллиантовые серьги в комплект к её любимой цепочке, и они занялись бы любовью. Вернее, сексом. Не было между ними никакой любви. Всё начиналось как удобный ход и продолжалось просто по привычке.

Как скучно, пресно и неизобретательно он собирался провести свой Новый год…

***

— А это зачем? — он ткнул пальцем в блестящую конфетную обёртку, которую Миронова умудрилась скрутить в замысловатый бантик и прилепить на еловую ветку.

Новогодняя полночь отгремела. Они потягивали шампанское, совсем по-домашнему развалившись на просторной шкуре у мигавшей огоньками гирлянд ёлки.

— Не зачем, — пожала плечами она, взгляд серых глаз затуманился. — У нас так мама с папой делали, когда он был жив.

Твою-то мать… Андрей даже выпрямился, прошёлся рукой по волосам. Его уважение к её личной жизни, кажется, переставало себя оправдывать. Пока он держался в стороне, всё шло нормально, но сейчас… Однако начни он её изучать, велика опасность, что остановиться у него уже не получится.

— Извините… ч-чёрт… Я не знал.

Женя качнула головой:

— Ничего страшного. Вы и не обязаны. Я уже… мы как-то примирились. Ну, насколько это возможно.

— Давно?

— По времени — шесть лет. По ощущениям — будто вчера.

При виде её печального, как-то разом осунувшегося лица что-то внутри Андрея с треском ломалось, будто от громадного айсберга отваливались и рушились в воду ледяные глыбы.

— Да, думаю, от такого никогда по-настоящему и не отходишь, — пробормотал он, просто чтобы не молчать.

— Кажется, это как раз мой случай, — она улыбнулась одними губами и отпила из своего бокала. — А у вас никаких новогодних семейных обычаев не было?

— Ага, были, — Андрей прочистил горло. — К двадцатым числам января мать начинала гонять меня тряпкой по квартире с криками «Ты собираешься помогать нам её разбирать?»