Дочь моего врага - Кира Фарди
— Стойте! — закричала Лиля. — Надо задержать эту машину!
— Какую, Лилия Викторовна? — спросил водитель и тронулся, так как загорелся зеленый свет.
— Ту, что рядом с нами! Быстрее!
— Простите, но это не в моих полномочиях, — ответил тот и прибавил газу.
— Что с вами со всеми не так? Почему мне никто не верит? Там сидел тот парень, который спас меня неделю назад.
— Ну и что?
— Как что? — кипятилась Лиля и вытягивала шею, пытаясь понять, куда повернет джип. — Он говорил, что забрал этот автомобиль у незнакомца и поехал за мной, а сейчас они сидят рядом. Значит, он врал?
— Ничего это не значит, Лилия Викторовна. Ребята могли после того случая подружиться и начать общаться. Стрессовая ситуация сближает.
Лиля обиженно надула губы. Что за день такой! Экзамен почти завалила, отец приставил к ней соглядатая, Рокотов не дождался и ушел. А еще она встретила на дороге спасителя, и тот преподнес сюрприз. Девушка захлюпала носом.
Дома она заперлась у себя в комнате, злая на весь мир, отказалась от ужина и лежала на кровати, строя планы мести всем окружающим. Телефонный звонок выдернул ее из раздумий. Быстрый взгляд на экран: Димка.
Все плохие мысли мгновенно вылетели из головы. Она в ту же секунду крикнула в трубку:
— Да!
— Лиля, прости. Я сегодня был неправ. Ты случайно не расстроилась из-за меня?
— Нет, что ты! Я же понимаю! — лепетала девушка совсем не то, что хотела сказать еще несколько минут назад.
— Лиль, у меня через несколько дней днюха. Я тебя приглашаю. Ты будешь моим самым главным подарком.
Лиля от счастья даже дышать перестала. Она подарок? Она! Не грудастая блондинка, а она, Лиля Владимирская, нужна Димке.
— Я приду. Обязательно! А где будешь праздновать?
— Там же, где и в прошлый раз сидели. Жду тебя в пятницу. Приглашение пришлю с Настюхой, если больше встретиться не сможем.
Димка повесил трубку, а Лиля закружилась по комнате от счастья. Как сбежать из дома, вопрос перед ней не стоял: тем же способом, что и раньше. Охранники так и не признались, что всю ночь дрыхли у себя в мониторной комнате, а значит… Значит, можно еще раз их обмануть.
***
Удары Чуму не остановили, только подстегнули. Он молнией взлетел на второй этаж. Он слышал, как выскочил из здания Петр, как стал кричать на рабочих, но не вникал в слова: цель прежде всего.
Везде было пусто. Игорь удивленно огляделся.
— Вот сволочи, даже мебель вывезли, не побрезговали мелочами, — проворчал он и открыл дверь в административный блок.
А во дворе фабрики разгорался скандал. Крики и шум доносились из разбитых окон кабинета, которые выходили во двор, так ясно, словно он находился в центре событий. Игорь прижался к стене и осторожно выглянул из окна.
Открывшаяся картина натолкнула его на новую мысль. Он достал телефон и начал видеосъемку: кто его знает, вдруг пригодится. Петр стоял спиной, поэтому в кадр не попадал, а вот крепкого мужика в красной каске, по виду которого можно было сказать, что это бригадир, и других рабочих видно было хорошо.
Петруха азартно, с огоньком, ругался с рабочими.
— Мужики, вы что, сдурели? Как можно, не проверив, есть ли кто в доме, колотить его этой дурой? — Его палец уткнулся в чугунный шар. — У меня сейчас сердце от страха выпрыгнет из груди!
— Мать ети! Пугливый какой нашелся! — вперед вышел бригадир. — И это не дура, а «баба».
— Да мне похрен, что это! Вы угробить меня хотели?
— Прости, а какого лешего ты там делал? Предупреждение о разрушительных работах висит еще с прошлой недели.
— Как же! Висит! — ерепенился Петруха. — В цивилизованных странах такие здания разбирают постепенно, по кирпичику. А еще ограждение сделают, чтобы случайные люди не забрели. Где ваше начальство?
— Ты сдурел, паря? Первый день на работе? Разве наше начальство не твое тоже? И что ты на стройке забыл? Может, тебе пока не поздно, домой податься под мамкину сиську? Сопля из ваты!
Рабочие пошли на Петруху, а тот явно струхнул. Он сделал шаг назад, попал спиной на косяк двери, охнул. Чума напрягся: черт с ними, с деньгами, надо помощника выручать, но парень справился с ситуацией сам.
— Ладно вам, мужики, — пролепетал он. — Я же пошутил. Испугался, что сейчас на меня стену обвалите.
— Шутник нашелся…
Дальнейший разговор Чума уже не слушал. Времени было в обрез. Петр вряд ли сможет долго удерживать рабочих. Он кинулся в коридор, перешагивая через завалы, добрался наконец до комнаты отдыха и, матерясь про себя, пытался теперь открыть перекошенную дверь в свою комнату отдыха. Она висела на одном держателе и не желала двигаться с места.
Упрямство Игоря оказалось сильнее препятствия. Он приподнял дверь, сделал шаг в сторону и прислонил ее к стене. Проход был открыт, но в темноте запертого помещения Чума ничего не мог разглядеть. Он пошарил по стене, нащупывая выключатель, несколько раз щелкнул им, но свет не загорелся.
— Бля! Суки! Все раздолбали уже! — злился он, на ощупь пробираясь в темноте.
Когда он наконец оказался внутри комнаты, вытащил телефон и включил фонарь. Теперь он был уверен, что никто снаружи не увидит луч света, блуждающий по окнам. Чума огляделся. Стена над раковиной, выложенная коричневой кафельной плиткой, теперь казалась черной. Все квадратики были одинаковые.
Он отсчитал от края пять плиток и сверху три и нажал — никакой реакции. Ситуация осложнялась и тем, что в одной руке приходилось держать телефон и подсвечивать себе. Игорь пошарил лучом фонаря, выискивая место, куда можно было поставить телефон, и пристроил его в раковину. Теперь свет падал снизу-вверх и плохо, но сделал плитку видимой. Чума двумя руками надавил на углы нужного квадрата. С тихим щелчком он начал открываться.
— Ну, миленькая! Выручай! Отдай клад, — шептал Чума, напряженно вглядываясь в густую черноту.
Плитка не приняла положения столика, как раньше, но отошла от стены достаточно, чтобы засунуть в углубление руку. Чума сразу нащупал целлофановый пакет, и вздох облегчения вырвался из его груди. Он вытащил содержимое сейфа и посветил фонарем, разглядывая его. Это было именно то, что он искал: несколько пачек денег.
Но не только наличные интересовали Чуму. Из-за них он не стал бы так рисковать. В сейфе он спрятал и документы на мебельный бизнес. Отец, наученный лихими девяностыми, постоянно внушал ему, что хранить бумаги надо так, чтобы ни одна
