В плену нашей тайны (СИ) - Сью Ники

— Это уголовная ответственность! А если бы с Исаевой что-то серьезное произошло? Да, ваши родители — влиятельные люди, но… это же такой скандал. Резонанс. Мало вам что ли событий с вашей матерью? — на последнем слове Юлия Витальевна явно сделала акцент, чтобы зацепить меня. И у нее отлично получилось. Вены моментально натянулись, подобно струнам на музыкальном инструменте. Я чувствовал каждой клеточкой, как напряжение нарастает, дышать становится тяжело, а желудок наполняется льдинами.

Мама для меня была слабым местом. Всегда. И человека, бросившего ее с животом, я ненавидел больше всего на свете. Мне казалось, он причина многих бед. Я до сих пор отчетливо помню, как прибежал из больницы и сжег все его фотографии, как задыхался, сдерживая слезы в глазах. В черный понедельник Ева стала вторым человеком, кого я никак не мог простить, но и отпустить тоже по неведомой причине не мог.

— Я сожгу вашу чертову школу, если вы еще раз откроете рот в сторону моей матери! — крикнул в сердцах. Ни минуты. Находиться в этом блестящем кабинете я не мог больше ни минуты. Развернулся, хлопнув громко дверью, и подошел к подоконнику, стягивая кожу на висках пальцами. Надо успокоиться, узнать, что там с Исаевой и… отправить клоунов в клетку.

Она ведь… в самом деле, могла умереть. И одна, и вторая… Две женщины, которые разрывают меня на части.

Глава 19

Я открыла глаза, вдыхая странный запах. Воняло так, словно… кто-то разлил нашатырный спирт. Я поморщилась, поджимая губы. В висках пульсировало, а еще меня немного подташнивало. Проморгавшись, и сделав пару глубоких вдохов, я обвела глазами комнату. Что произошло? Отчетливо помню подсобное помещение, паническое чувство страха и запах пыли, сковавший легкие. А потом наступила темнота.

— Очнулась? — послышался мягкий женский голос. Я приподнялась на локтях, но тут же поспешила лечь обратно на подушку, потому что в глазах забегали зайчики и потолок вдруг начал медленно вращаться.

— Где я? — сиплым голосом спросила, продолжая морщиться от вони. Кто бы открыл окно, и проветрил помещение, дышать невозможно.

— В медпункте, — женщина присела на стульчик напротив, а затем помогла приподняться и даже заставила выпить воды. Пока не сделала глоток, не понимала, как сильно мучает жажда.

— Что я здесь делаю? Я помню… — прошептала, сознание потихоньку возвращалось, а вместе с ним злость вперемешку с обидой. Меня заперли. Кто-то нарочно это сделал. Хотя не кто-то, а Вишневский. Господи, когда-нибудь я наберусь смелости и спрошу у него, откуда такая лютая ненависть? Раскрыл всем мою тайну, превратив жизнь простой Евы в тихий ужас, который продолжается до сих пор. Да, может я поступила и неправильно, со своей местью, но что он ожидал, в конце концов?..

— Вас…

— Неважно, — отмахнулась я. Какая разница, как я здесь оказалась? Демон изводил меня разными способами, очередная попытка сделать больно, очередная усмешка с его обаятельных губ.

— Полежите еще, — произнесла медсестра. Однако я не стала ее слушать. Голова уже не кружилась, а от запаха спирта становилось только хуже. А еще мне безумно захотелось домой. Даже у самого сильного духом воина наступают дни, когда он не может больше сражаться. Когда хочется все бросить, забыв о том, что самолеты взлетают против ветра. Всем нужен момент слабости. Пауза. Остановка, где можно сесть и поплакать. Я пыталась быть сильной. Все эти годы, каждый гребаный день. Боролась. Одна против всех. Но сегодня пик. К глазам подступили слезы, однако я старательно сжалась, ощущая, в груди тугой ком.

— Спасибо за все, — сказала женщине, затем поднялась и направилась в класс. Хорошо, шла перемена, и мне не пришлось врываться на урок за рюкзаком. Хотя я и так трясущими руками складывала учебники, не смотрела по сторонам, пыталась не превратиться в слух. А ведь народ что-то говорил обо мне, пусть и негромко. Демона в кабинете не было, и это большее чудо, на которое стоило рассчитывать. Я бы не смогла с ним встретиться, не сегодня. Разревелась бы, а может, зарядила пощечину. Сволочь. Нет других слов. Запирать человека, заведомо зная о его слабостях, это так низко. Раньше он не опускался до подобного, видимо окончательно съехал с катушек. Интересно, в какой момент человек перестает отдавать отчет своим действиям? Он наступает у всех, или достигает только избранных? Часто ли люди, которые делают нам больно, понимают, насколько неправильно себя ведут? Наверное, этот вопрос навсегда останется риторическим.

Из школы я вылетела, подобно жертве, убегающей от монстров. Мне до сих пор было немного страшно. В глазах мелькали вспышки темноты, да и кислородом насытиться не получалось. Я ненавидела это чувство, с детства и по сей день. Но так бывает. Ты либо привыкаешь к своим слабостям, и живешь с ними, либо падаешь камнем в землю. Другого выхода нет. Выбор не велик, поэтому я остановилась на первом: боролась, жила, искала радости в мелочах. А этот придурок умело вырывал страницы моих радостей, напоминая о том, что однажды я выбрала не того, не с тем сблизилась.

Дома я выключила мобильник, швырнув его в ящик. Мне хотелось тишины, а он пиликал, оповещая о новых постах в группах. Мы живем в мире бесконечных уведомлений, которые нам, по сути, не нужны. Скидки, новые посты знаменитостей, книги, новинки в киноиндустрии — умная программа напоминает обо всем, старательно призывая нас всегда быть на виду. Сливаться с массой. Быть как все. Потреблять и забывать о реальности, о проблемах, которые невозможно решить ни просмотром фильма, ни постом в философской группе, ни даже треком, задевающим душу.

Всю ночь я проплакала, сдерживая громкие всхлипы, а утром решила не идти на занятия. Благо, никто не проверял из родителей, хожу я на уроки или нет.

Днем дом пустовал. Взрослые на работе, сестра в универе. Можно выдохнуть, и позволить себе стать слабой, хотя бы в стенах родной крепости, только была ли она крепостью?..

Я пряталась в собственном коконе одиночества два дня, в надежде набраться сил и открыть второе дыхание. А вечером в комнату постучала Лиза. Оказывается, Макс приехал. Он ждал меня на крыльце, почему и зачем, сестра не пояснила.

Я накинула кофточку, не взглянула на свое убитое горем лицо, вышла в спортивках и широкой домашней майке, которую однажды стащила у папы из шкафа. Мне нравились мужские вещи, не знаю почему.

— Привет, — произнесла, прикрыв за собой калитку. Хорошо вязаный кардиган накинула, погодка стояла пасмурная, с мрачных нависших туч срывались маленькие капли, разбиваясь об асфальт.

— При… вет, — глаза Макса расширились, скользя по моему, далеко не женственному образу. Даже из дульки торчали ореховые пряди. — Ты заболела?

— Типа того, — поджав губы, я выдала подобие улыбки. — Зачем приехал?

— Не мог дозвониться, и… Эв, я… ну я почитал про твое заболевание, — Демин переступил с ноги на ногу, почесал затылок, а затем поднял на меня глаза, полные решимости, судя по всему. — Фигня же все это. Ну, подумаешь, какие-то зацикленности. Я вон тоже, когда в тачку сажусь, поправляю всегда брелок. Да весь мир такой. — Макс улыбнулся, сделал шаг навстречу, но я выставила ладони перед собой, намекая, что не хочу объятий. Хватит. Заболевание. Заразно. Весь мир такой. Да, отличный боевой набор слов для поддержки. Только они заставляют чувствовать обратное, словно я, в самом деле, неизлечимо больна, на всю голову.

— Я не подхожу тебе, это факт.

— Это глупость! Поехали в кафе, выпьем кофе… ой, ну чай или еще что-то. Поговорим. Если ты не будешь закрываться в себе…

— Тогда что? — я говорила уверенно: когда тебе нечего скрывать, оказывается и нечего бояться. А вот Демин заикался, часто моргал, непонятно, зачем он прикатил к моему дома. Возможно, пытался договориться с совестью, а возможно, что-то еще. Но это была не любовь, и даже не симпатия. Когда ты нравишься человеку, он не видит в тебе недостатков. Для него их не существует. В глазах любимого ты — идеален. Именно это нелепое чувство заставило однажды меня довериться Вишневскому.