Спасти нельзя развестись - Екатерина Серебрякова
– Борь, ты чего? – обеспокоенно я повернулась к мужу и попыталась взять его за руку, но он не позволил.
Мне вдруг стало не по себе. Сердце снова стало биться чаще, раздаваясь неприятным гулом в ушах.
От волнения у меня к глазам едва не подступили слезы. На мгновение показалось, что Борис мог узнать правду, и сейчас хочет услышать подтверждение своих догадок от меня.
Но откуда он мог узнать?
– Что случилось? Объясни мне.
–Мне объяснить? – Борис перевел взгляд на меня.
Карие глаза стали почти черными. Но это была не злость, а глубинная тоска и печаль, которые сейчас вышли наружу и нашли отражение в тяжелом понуром взгляде.
Я непонимающе мотала головой в попытках понять, что происходит и что могло настолько сильно вывести моего мужа из равновесия.
– Ты смотрела на него все это время, – не своим голосом произнес мужчина, зарывая пятерню в густых волосах с белой проседью. – Когда говорила, когда сидела рядом со мной, когда мы вставали со своих мест. Я видел этот взгляд, чувствовал, потому что раньше так ты смотрела на меня.
– О чем ты говоришь… – мое волнение набирало обороты, и, кажется. Я сама начинала верить словам мужа.
– Вы были вместе. Спали, ночевали в одной кровати, ходили на эти дурацкие благотворительные вечера! И ты вернулась ко мне. Только из-за ребенка, да? Зачем ты вернулась ко мне, если любишь Корнева?
– Прекрати нести эту чепуху! – я отвернулась от мужа, уставившись в лобовое стекло пустым взглядом. – Ты мой муж, и тебя я люблю. А встреча с ним… Боже! Конечно, я волновалась, я смотрела на него. Ты не представляешь как мне было страшно и неловко!Да я понятия не имею, куда смотрела!
– Чей ребенок? Ты ведь уже знаешь, – от этих слов холодный пот выступил на спине и градом покатился вниз.
Я смотрела на своего мужа, с которым провела в браке десять лет, и понимала, что не могу так поступить с ним.
– Твой, – сорвалось с языка раньше, чем здравый смысл остановил глупые чувства. – Узнала во вторник. Ждала подходящего момента, чтобы сказать в какой-нибудь романтичной обстановке.
– Боже мой… – глаза мужа стали влажными от слез, и, перекинувшись через столик, он любовно поцеловал меня, заключая в свои объятия. – У нас будет ребенок… Оля, какой же я дурак! Прости меня, прости!
– Не говори глупостей.
– Я люблю тебя, Родная, люблю!
– Я тоже люблю тебя, – сказала тихо, смахивая слезы с ресниц.
А вот себя ненавижу….
Глава 8
Я соврала мужу в том вопросе, в котором лгать было нельзя. Здесь не было обратного пути, и сказать правду потом будет слишком глупо и отвратительно.
Единственным вариантом теперь мне виделось скрыть правду ото всех и превратить недавно озвученную ложь в единственную и достоверную версию происходящего.
Если никто и никогда не узнает, что ребенок на самом деле от Кирилла, я смогу избежать позора, смогу не расстроить мужа. Возможно, так действительно всем будет лучше. Всем кроме меня.
Совесть будет съедать меня изнутри каждый раз, стоит только подумать о Кирилле или Ребенке, которого я ношу под сердцем. Вряд ли когда-то у меня получится простить себя.
– Оль, у тебя все хорошо? – Борис постучал в дверь ванной комнаты, и от неожиданности я вздрогнула.
– Да, да, – сказала тихо, чтобы не было понятно, что по щекам катятся соленые дорожки слез. – Видимо переволновалась, не очень хорошо себя чувствую. Скоро выйду.
– Хорошо. Мама приедет через пятнадцать минут.
Я кивнула, как будто муж мог это видеть, и устало склонилась над экраном мобильного телефона, где была открыта переписка с единственным человеком, который знал всю правду.
«Руслан, я солгала Борису, что ребенок от него. Так вышло… Я жутко виновата и не знаю, что мне делать. Прошу тебя сохранить мою тайну в секрете».
«Обещаю унести ее с собой в могилу. Но для меня ты больше не существуешь, Оля».
Хотелось обидеться за такие слова на мужа подруги, но я понимала, что он прав. Руслан сейчас как будто был олицетворением Высшего суда, который покарал меня за совершенное деяние.
И решение его было справедливым.
Удалив диалог с мужчиной, чтобы не оставить никаких ниточек, ведущих к правде, я умылась ледяной водой и улыбнулась своему отражению в зеркале фальшивой улыбкой.
С этого момента не существует правды. Есть только озвученный мной вымысел.
Ребенок от Бориса, и пусть будет так.
Я не знаю было ли видно со стороны, что я потеряна и раздавлена. Возможно, самовнушение сработала на высшем уровне, а может муж тактично решил не акцентировать внимание на моем состоянии.
Когда я вышла из ванной, мы вновь играли в счастливую семью и скрывали истинные эмоции за красивой картинкой.
Галина Яковлевна приехала на своей машине с личным водителем. Так она обычно передвигалась до всей суматохи, произошедшей в семье. Вместе с ней приехал молодой дворецкий, обычно выполняющий роль ее личного помощника.
– Вадим, нужно собрать все мои вещи из гостевой спальни. И из ванной тоже! Быстрее, быстрее, я тороплюсь к мужу.
В своем привычном амплуа властной и уверенной в себе женщины свекровь вошла к нам в дом и по очереди поцеловала сначала меня, потом сына.
– Это было чудесное время! Спасибо, что приютили меня у себя.
– Вы уверены, что хотите и готовы уехать?
– Более чем, Оленька. Более чем…
Не снимая туфли на тонкой шпильке, женщина по-хозяйски прошла внутрь дома и отправилась в столовую.
Борис не присоединился к нашему разговору.
Вместо того, чтобы поговорить с матерью после ее долгого отсутствия, он предпочел устроиться в гостиной с чашкой кофе и рабочим ноутбуком.
Галина Яковлевна смотрела на сына с некоторым сожалением через дверной проем столовой и печально качала головой. Как будто осуждая.
– Он не простил меня, – наконец сказала она. – И вряд ли простит. Будет на стороне отца, я уверена.
– Ему проще понять эмоции и чувства Григория Борисовича, чем Ваши.
– Знаю, – свекровь не спорила. Она и сама прекрасно понимала, что сейчас мы с ней куда ближе, чем она со своим сыном или мужем. Хотя бы потому что мы две женщины, прошедшие через одно и то же. – Он точно такой, как его отец.
Губы сложились в печальной улыбке, но я скрыла ее за чашкой с чаем.
Было горько осознавать, что мой супруг и впрямь точная копия своего отца, который всю сознательную жизнь жил на две семьи.
Если даже зная такую правду о
