Продайся мне - Анастасия Соловьева
Дамир отрывается от моих губ, покрывает влажными поцелуями подбородок и шею. В коридоре раздаются мужские приглушенные голоса, но меня ничего не останавливает. Я превращаюсь в совершенно незнакомую версию себя, развратную и бесстыжую, отчаянно жаждущую получить как можно больше наслаждения.
Наши рты снова сталкиваются, тогда как рука Дамира исследует моё тело. Мнёт платье на бедре, скользит по животу, добирается до груди. Сжимает её. Я вздрагиваю, из горла вылетает сиплый крик, туман, окутывающий сознание, моментально испаряется. Дамир возбуждён. Я чувствую это. Его ладонь по-прежнему обхватывает мою грудь, причиняя лёгкую боль.
Не хочу, не хочу, только не это!
Кажется, я говорю это вслух, потому что Дамир перестаёт меня трогать. Тело обретает желанную свободу, но только она имеет ощутимый привкус поражения. Поцелуй чуть не перешёл во что-то большее. И я всячески это поощряла. Какой стыд!
Я тяжело дышу, сердце мучительно сжимается в груди, тяжесть собственного падения давит на меня бетонной стеной. Я не подозревала, что бывает так. И не знала, что я такая… безнравственная.
— А говорила, что не продаёшься, — слышу холодный голос Дамира.
— О чём вы? — поднимаю голову и встречаюсь с его тёмным безэмоциональным взглядом. Меня словно с размаху бьют в солнечное сплетение: безжалостно, грубо, невыносимо. После всего, что было, Дамир напоминает глыбу льда.
— Ты уверяла, что не продаёшься. Но стоило мне сделать выгодное предложение, как ты сдалась за считанные минуты, — тихо говорит он. — Все продаются, Илана, и ты не исключение.
Язвительная усмешка искажает его красивое лицо.
Так это была всего лишь игра. Дамир не хотел меня поцеловать, он лишь проверял, действительно ли я не продаюсь. И то, что я собиралась отказаться, больше не имеет никакого значения. Важны наши поступки, а не намерения.
Я согласилась на поцелуй, потому что хотела прикоснуться к Дамиру, почувствовать его напор, узнать вкус его губ. А он решил, что я продалась. Выбрала ленивое спокойствие вместо трёхмесячной изматывающей работы.
К глазам подступают слёзы, губы и подбородок начинают дрожать. Нет, он не увидит, как сильно меня ранили его слова!
— Мне нет никакого дела до ваших философских рассуждений, — деланно пожимаю плечами, стараюсь, чтобы голос звучал безразлично, сухо. — Я получила то, что хотела. А теперь пора спать. Как вы помните, Дамир Александрович, завтра у нас тяжёлый день.
Разворачиваюсь и медленно иду к своему номеру. Слёзы беззвучно катятся по щекам, но моя походка при этом идеальная — спокойная, выверенная, грациозная. Знаю, что Дамир провожает меня взглядом, поэтому до конца играю свою роль. Открываю дверь, захожу в свой номер и, спрятавшись от жестокого мира, сползаю по стеночке, заходясь в долгих рыданиях.
20
— Прости, телефон был на беззвучном режиме. Я обо всём забыла, как только оказалась в Берлине.
Я укрываюсь тёплым одеялом, но продолжаю немилосердно дрожать. Интересно, когда мне полегчает? Глаза пекут от пролитых слёз, в груди — устрашающая пустота, а в голове полный сумбур. Я до сих пор не осознаю масштаб случившейся катастрофы. Моя жизнь превращается в хаос, а я лежу на кровати и разговариваю с Назаром.
— Это очень на тебя похоже, Илана, — звучит из динамика его раздражённый голос. Снова он мною недоволен. Неужели так будет всегда? Что если я зря стараюсь завоевать его любовь и уважение?
— Да, знаю. Я совсем потеряла голову, впервые оказавшись за границей.
Чем ещё объяснить моё сумасшедшее желание поцеловать Дамира? Я не смогу больше на него работать, не после того, как он назвал меня продажной девкой, доказав тем самым свою правоту. Что он за человек такой? Упивается чужими недостатками, ищет во всём подвох, делает поспешные выводы. Но я сама виновата. Согласилась же на поцелуй, значит, тем самым приняла его предложение. Вскоре Назар откроет свой ресторан в отеле Гордеева, а я уже завтра вечером получу свободу. Меня ожидает фитнес, низкоуглеводная диета и восстановление в университете. Даже если Назар будет против, я всё равно пойду учиться. Всего полгода потерпеть — и я вновь окунусь в студенческие будни. Всё будет хорошо.
— Ладно, малыш, я сейчас занят. Созвонимся позже, окей?
— Да, конечно. Я прилетаю в воскресенье в десять утра. Ты меня встретишь? — крепко сжимаю телефон в ладони, надеясь услышать положительный ответ. Поддержка необходима мне, как воздух.
— Не знаю, детка. Посмотрим. Всё, давай, пока.
Обнимаю подушку руками и чувствую, как слёзы вновь подкатывают к горлу. Я жестоко ошиблась, поддавшись мимолётным желаниям. Ни при каких условиях нельзя было целовать Гордеева. Я познала вкус его губ, жар его прикосновений, но эти знания обошлись мне слишком дорогой ценой. Без них можно было прожить, а вот без интересной работы и чувства собственного достоинства будущее кажется мне мрачным, бесперспективным. Я снова и снова пытаюсь убедить себя в том, что никакой катастрофы не случилось, но тупая боль в левой половине груди кричит об обратном.
Я всё потеряла.
Но, как ни странно, особой вины перед Назаром я не чувствую. Почему он не может поговорить со мной в одиннадцать ночи? Чем таким важным он занят? Развлекается с той, которая написала ему смс-ку с незнакомого номера? Назар изменился за эти две недели. Он больше не требует секса и постоянно с кем-то общается по телефону. Мы совсем отдалились друг от друга.
А мы были когда-нибудь близки?
Я встаю с кровати, открываю мини-бар и с интересом разглядываю его содержимое. Здесь есть вино. Можно выпить совсем чуть-чуть. Хуже не будет.
Наливаю рубиновую жидкость в стакан, делаю первый глоток. Почему я отказываюсь от простых житейских радостей: аппетитной еды, вкусного алкоголя, дружеского общения? Разве два-три лишних килограмма сделают меня страшной толстухой? Сомневаюсь. До встречи с Назаром я ела всё, что душа пожелает, и была вполне обычной девушкой. Не идеальной худышкой, конечно, но и о весе никогда не задумывалась.
Никогда не думала, что буду так сильно зависеть от мнения другого человека. Да, Назар — мой
