Татьяна Корсакова - Паутина чужих желаний
Помоги… Честное слово, я бы сделала это! Проще помочь, чем каждую секунду ожидать вот таких визитеров. Знать бы только, что именно от меня требуется.
Из ванны я выбиралась как старуха, со стоном и кряхтением. У меня болело все, что только может болеть, даже после выхода из комы я не чувствовала себя настолько плохо. Да что ж это такое?…
Серый туман накрыл внезапно. Раз – и нет больше Евы-Еванжелины, ничего нет…
Я выкарабкивалась долго, блуждала в ошметках серого, натыкалась на кого-то невидимого, искала дверцу. Я помнила, что должна быть дверца, и она наконец нашлась. Маленькая, резная, с затейливой ручкой. Собрать остатки сил, вцепиться в ручку, толкнуть…
Свет был яркий – электрический. Он лился сверху, заставляя глаза слезиться. Я села, потерла ушибленный затылок, осмотрелась. Вокруг все то же самое, за исключением одного – надписи нет, исчезла, растаяла. Вот и думай – глюк это или что другое. Здравый смысл ратовал за научно объяснимую галлюцинацию, но интуиция вопила об опасности. Интуиции я доверяла больше…
В моей комнате было тихо, лишь едва слышно потрескивали дрова в камине. Камин оказался действующим – вот такое маленькое счастье. Я уселась прямо на ковер и протянула к огню озябшие ладони. Надо думать. Тут хочешь не хочешь, а придется искать выход. Он мне виделся в одном – я должна помочь призраку. Только тогда он оставит меня в покое.
Если я правильно рассуждаю, то выходит, что призраку или неприкаянной душе – уж не знаю, как это назвать, – есть из-за чего злиться. Я получила все, а она ничего. У меня работоспособное тело и перспективы, а у нее тело-ловушка и полный беспросвет. Сказать по правде, очутись я на ее месте, я бы тоже злилась и одними лишь надписями не ограничилась. Хотя, с другой стороны, откуда мне знать, что надписи – это не единственное орудие в ее арсенале! И узнавать совсем не хочется. Значит, нужно поторопиться. На первых порах надо что-то решить с моим старым телом. С ума сойти – с какой легкостью я об этом рассуждаю, как о смене гардероба…
Главное, чтобы за ним, за телом, хорошо присматривали. Это на тот волшебный случай, если я вдруг найду способ в него вернуться. Завтра же съезжу в больницу, продлю договор еще на полгода, чтобы быть совсем уж спокойной. Может, еще каких спецов нанять? Кого-нибудь покруче Валентина Иосифовича. Или круче уже некуда? Надо будет узнать.
В общем, вот такой у меня на завтра план действий. Конечно, неплохо было бы привести и новое тело в надлежащий вид, сводить в косметический салон, в солярий и к стилисту, но это чуть позже. Есть проблемы куда более актуальные, чем немодный цвет волос.
Спать я ложилась с чистой совестью и твердым намерением начать новую жизнь.
– Я со всем разберусь. Обещаю, – бросила я в пустоту, выключила ночник и до самой макушки натянула на голову одеяло.
* * *Ночь прошла без сновидений, но чувствовала я себя совершенно разбитой, голова болела, а противный металлический привкус во рту не исчез даже после чистки зубов. Дрова в камине за ночь выгорели, я с тоской посмотрела на подернутые сизым пеплом остывшие угли. Живой огонь люблю, а мертвый пепел терпеть не могу. Надо сказать, чтобы поскорее все это прибрали.
В шкафу, куда расторопная прислуга перенесла весь мой гардероб, не нашлось ничего приличного. В сером учительском платье я уже вчера находилась, белый верх, черный низ – это тоже не для меня, а больше тут и нет ничего. Все убого-унылое, некрасивое, подчеркнуто асексуальное. За что же она себя так не любила-то?
Покопавшись в вещах, я с грехом пополам нашла черные джинсы и белую водолазку. Тот же белый верх, черный низ, но уже в более демократичном исполнении. Мышино-серые волосы я собрала в узел на макушке, скрепила найденными в ящичке туалетного стола серебряными шпильками. Шпильки явно остались от блудной маменьки, надо бы порыться в комнате, вдруг еще что толковое найду. Я порылась и нашла пудру: завалящую, с истекшим сроком годности, зато нужного тона и французскую. Спасибо, маменька!
Закончив наводить марафет, я не без душевного трепета вышла из своей комнаты и запоздало подумала, что вчера было бы неплохо уточнить, где комната Раи. А теперь вот придется разбираться самостоятельно, но мне же не привыкать.
Здравый смысл и чувство голода привели меня на кухню. Рая уже суетилась у плиты. Интересно, вот она вроде бы экономка, а готовит сама. Нет кухарки или это она для меня так старается?
– Доброе утро. – Я плюхнулась на стул и придвинула к себе вазочку с печеньем.
– Доброе утро, Евочка. – Рая смерила меня внимательным взглядом. – Как спалось на новом месте?
– Нормально. – Я решила не делиться с экономкой своими переживаниями по поводу призрака.
– Выглядишь ты не очень хорошо. Болит что-нибудь?
Я уже хотела сказать, что все в порядке, но паутина на запястье полыхнула огнем, и я прикусила губу, чтобы не застонать.
– Голова немного побаливает, – я одернула рукав водолазки, – и слабость.
– Может, доктору покажешься?
– Уже показывалась вчера. Ты что, забыла? – Я сунула за щеку печенье. В своем нынешнем почти дистрофическом состоянии могу себе позволить.
– Евочка, а вдруг это серьезно? – Рая больше на меня не смотрела, но ее тревогу я чувствовала кожей.
– Это не серьезно. Гораздо серьезнее то, что я голодна как волк. В нашем доме положен завтрак?
– В нашем доме положен завтрак, обед и ужин – и все по высшему разряду, – послышался за моей спиной незнакомый мужской голос.
Я обернулась. На пороге кухни стоял парень. Да что это я! Не просто парень, а красавец, каких свет не видывал: волосы – натуральный блонд, в меру длинные, в меру вьющиеся, глаза зеленые, подбородок волевой, фигура атлетическая. Похоже, дом Ставинских богат не только завтраками, обедами и ужинами, но еще и красивыми мужиками. Друг детства Лешик, художник Севочка, а теперь еще и этот…
– Не узнаешь? – Блондин улыбнулся широко и приветливо.
– Серафим, надо полагать? – Я посмотрела на него поверх очков. Хоть Амалия и не была так ослепительно хороша собой, но некоторое фамильное сходство все же угадывалось.
– Он самый. – Красавчик, который, если верить моей экономке, ни дня в своей жизни не работал и очень даже неплохо существовал за мой счет, шагнул к столу, по-хозяйски положив ладони мне на плечи.
Не то чтобы мне было так уж неприятно – руки у него оказались крепкие и ласковые, – но вот не люблю я, когда меня лапают незнакомые мужики, пусть даже и такие красивые.
Я повела плечом, одарив Серафима многозначительным взглядом. В прошлой жизни взгляд «отвали, козел!» мне всегда удавался очень хорошо. С Серафимом же произошла осечка, мой коронный взгляд на него не только не подействовал, но, кажется, даже раззадорил. И рука с моего плеча нагло поползла вверх к затылку.
