День отца (СИ) - Лабрус Елена

— А ты не понимаешь? — подскочил он.

— Да что я должен понимать, Олег? — подскочил я следом. — Ты думал, она конченая сука, красивая избалованная стерва, которой на всех плевать, а она классная! Неожиданно, да? Искренняя, умная, весёлая. Забавная. С ней интересно. Милая, нежная. С ней легко. И она… моя. Смирись, брат! Хорошая была попытка, но не засчитана.

— Рим! Очнись! — тряхнул он меня за плечи. — Да, она не стерва. И она классная, базара ноль. Я всегда это знал. Мы, считай, взрослели вместе. Но она же… — он словно не мог подобрать слово. — Не знаю даже, как правильно её назвать-то? Грёбаная мазохистка или всё же расчётливая сука? — выдохнул он.

И всё же выпросил: получил в плечо. Резко, больно, точно. Чувствительно.

Скривился, глядя на меня исподлобья. Прижал к себе ушибленную руку, но не замолчал:

— Услышь меня, наконец, Рим. Она любит тебя, ты любишь её, но она разбила сердце тебе, себе, Бахтину, просто потому, что поставила цель выйти замуж за него. Просто потому, что так надо. Ей надо, этой любимой папиной дочке, долбанной Алмазной Принцессе с каменным сердцем. Понимаешь? Она любила тебя, да и сейчас, наверное, любит, но выбрала его. Потому что он красивый, он знаменитый, он ей подходит, а ты — нет. Он такой, каким по её понятиям должен быть принцессин муж. Это оказалось для неё важнее — исполнение её сраной мечты.

— Олег, — покачал я головой, — она со мной, ты не забыл?

— Да не с тобой она, Рим! Не с тобой! — заорал он как потерпевший. — Как ты не понимаешь! Она делает сейчас то же самое, что и всегда — использует тебя. Она поиграет с тобой в любовь, в семью, в счастье. С тобой, со Стешкой, как с милыми пушистыми зверушками, и всё равно вернётся к своему хоккеисту. Зуб даю! — сделал он характерный жест. — И плевать, любит она его или нет. Для неё, мой наивный друг, любовь ничего не значит. Ни-че-го. И это не долг, не обстоятельства, что порой разлучают нас с любимыми людьми, когда иначе никак, это её осознанный выбор. Вот что меня в ней просто убило. Вот почему я так её ненавижу. Нельзя так, Рим! Это бесчеловечно. Это… сраное дерьмо!

Я выдохнул, не зная, что сказать.

— Эта чёртова ночь, — выдохнул Князев. Обречённо, — была худшей в моей жизни. Я пять лет хотел тебе сказать, что она чудовище. Да толку-то! — покачал он головой.

— Лучше бы ты с ней переспал, а не откровенничал, — выдавил я резко пересохшим горлом.

Он посмотрел на меня виновато.

— Лучше бы, Рим. Лучше бы я никогда не знал насколько ты был для неё важен, и как она при этом поступила. Видеть её не могу. Слышать про неё не хочу. И прости, ненавижу твою Орлову и не знаю, что с этим делать.

— Тебе и не надо ничего с этим делать, Олег, — тяжело вздохнул я, похлопал его по плечу. И пошёл одеваться.

Я видел ситуацию иначе, чем он. Я знал, как тяжело дался Славке её выбор. Что она ошиблась. Кто не ошибается, пусть кинет в неё камень.  И мне было больно, что он считает Славку монстром. Но ведь монстров всегда любить труднее, чем принцесс. И пусть сейчас я был бессилен ему что-то объяснить — я и сам во всём сомневался. Но одно я знал точно: как бесконечно дороги они мне оба. И этого было достаточно.

— Как ты понял, что ничего не было? — вышел Князев следом за мной в прихожую с недопитым стаканом виски в руках. Мрачно привалился к стене — ну чисто Мефистофель с чашей яда.

Я отрицаю все — и в этом суть моя…

— Элементарно, — пожал я плечами. — Даже когда нам с тобой нравилось одно и то же, одно и то же — не общее. Я бы так не сделал: не переспал с твоей любимой девушкой. А, значит, и ты бы не сделал. А, если и сделал, то молчал бы до гробовой доски. Вы надрались и завалились спать, герой-любовник. А утром она уехала.

— А я разве не так сказал? — хмыкнул он. — И ты, кстати, тоже никогда не был ни скромнягой, ни пай-мальчиком, особенно после армии. Ты, сволочь, увёл у меня ту рыженькую, — сложил он руки на груди. — Как же её звали? Маша? Даша?

«Ксюша», — подумал я про себя. Но промолчал.

— До сих пор не могу тебе её простить, — обиженно глянул Князев. — У меня такие планы на неё были, — печально вздохнул он. — Ну да хрен с ней!

Он поднял бокал. Отхлебнул. Сморщился.

— Так что на счёт моего развода и Стешки? — спросил я, натягивая куртку. — Поможешь или мне искать другого адвоката?

— А твоя Орлова? Кто занимается её разводом?

— Какая-то Магдалина Ефремовна, — припомнил я разговор в супермаркете.

— Ох ты ж чёрт! — присвистнул Олежек. — У Бахтина практически нет шансов. Той только скомандуй «фас!» — она ещё половину всех его денег отсудит. Но, помяни моё слово, не разведётся с ним Орлова.

— Не разведётся, значит, не разведётся, — развёл я руками. — Я и сам, прямо скажем, глубоко женат. И, возможно, ради Конфетки, мне придётся ещё побыть женатым. Но если ты будешь выносить мне мозг, легче никому от этого не станет.

Он тяжело вздохнул и скривился:

— Конечно, я тебе помогу, Рим. Я за Конфетку кого хошь порву и без твоей просьбы.

— Слава богу, хоть одна из моих любимых женщин тебе нравится, — усмехнулся я и открыл дверь.

— Но идея с женитьбой была дурацкая! — крикнул он мне вслед.

— Дурацкая, Олег, дурацкая, — обернулся я. — Не повторяй моих ошибок, — показал я на Наташкины перчатки, забытые у зеркала. — Твоя — не отпускай.

— Нет, брат, — покачал он головой. — Если держать — это как раз чужая, свою — надо отпустить.

— А если не вернётся?

— Не вернётся, значит, не вернётся, — улыбнулся он и пожал плечами. — Значит, не твоя.

Я улыбнулся в ответ, махнул рукой и ушёл.

У него на зажигалке была гравировка «Миром правят сиськи!»

Так вот, значит, когда он её сделал!

миром неизменно

правят смерть и тлен

лишь одно нетленно

полиэтилен

Глава 22

Спустя несколько дней после разговора с Князевым и больше недели после радикальных перемен в Славкиной жизни, мы сидели в обед на нашей лавочке.

Она — подставив лицо солнцу. Я — глядя на неё.

Я только что тихонько постучал по деревянному сиденью «Тьху! Тьху! Тьху!», потому что моя Алмазная Принцесса сказала, что у неё существенно посветлело в голове.

Да я и сам заметил, что ей стало лучше. Намного.

Ни ключи, ни двери, ни подъезд для неё уже не проблема.

Она больше не стоит с потерянным видом, не понимая, где её кабинет. Не переспрашивает элементарных вещей. Не забывает имена и цифры. Чаще улыбается. И становится той самой Владиславой Орловой, что я всегда знал.

Несмотря на то, что на улице похолодало, мы всё равно решили поесть на свежем воздухе и отпраздновать нашу маленькую победу большим яблоком. Правда Славка только надкусила и, как Мёртвая царевна, прилегла на лавку, блаженно закрыв глаза, а я доел остальное.

Смотреть как солнце лижет её порозовевшую за эти дни нежную фарфоровую кожу было нескончаемым удовольствием.

Я выкинул огрызок и наклонился её поцеловать.

— Мн-н-н, — замычала Слава, отвечая на «яблочный» поцелуй, сладкий холодный и влажный. — Как же я люблю твои губы. Помнишь, как ты меня первый раз поцеловал?

— Нет, — соврал я.

Она улыбнулась.

— Взял на слабо. Сказал: как же ты будешь целоваться со своим хоккеистом, если не умеешь? Обслюнявишь его всего. Или будешь стоять бревном.

— Я правда так сказал? — улыбнулся я. — Чего только не придумаешь, чтобы затащить девчонку в тёмный уголок.

— И ты всё ещё целуешься лучше.

— Лучше хоккеиста? — прищурил я один глаз.

— Лучше всех.

— И лучше Олега Князева?

— Кого? — удивилась она.

— Моего зеленоглазого стройного друга блондина.

— А-а-а, который бывшая модель? — Теперь Славка специально иногда делала вид, что её подводит память. Она знала Князева столько же, сколько и меня, мы дружили со школы.

— Угу, — кивнул я.